«Гул орудий и трескотня пулеметов были почти беспрерывные»

XIII.

…Спать я лег в 6 час. утра 6 июля и встал в 10–11 час. дня; окна квартиры были открыты. Они выходили на Кадетскую ул. и во двор против среднего дома. Из углового окна по Кадетской ул. виден Дегтяревский пер. (против Ямы)⁷. Отходя от умывальника к полотенцу, я услышал выстрелы. Посмотрев в угловое окно, вижу по Дегтяревскому переулку от Московского шоссе⁸ к Бутырской ул. бегут люди. Что такое произошло — не знаю. По Кадетской ул., слышу, кого-то ругают сильно. Взглянув в окно, вижу, идут два железнодорожника движенца и ругают большевиков: «так им проклятым и надо» и т. д. Предлагаю жене взять продовольственные карточки и идти в продовольственную лавку за хлебом и узнать, что произошло. Она быстро вернулась без хлеба и сообщила, что город и жел[елезная] дорога будто бы заняты чехословаками, приехавшими на пароходе; в город не пускают.⁹ Красноармейцы кадетского корпуса стоят кучками без оружия.

В моей квартире занимал комнату эвакуированный во время империалистической войны с Привисленских дорог паровозный машинист Якубовский, шляхтич по происхождению. Хотя он к б[ольшевик]ам вообще относился враждебно (от умершей жены досталось его детям 30 дес. земли, он собирался строить мельницу), но в нем до известной степени была шляхетская или мещанская или аристократическая честность. Одним словом, я сам не знаю, какая в нем была честность (я знаю, что в капиталистическом обществе «честность»¹⁰ существует для простаков и подвержены ей люди, тянущиеся за людьми высшего ранга, последние же требуют от низших полной капитуляции), но я полагал, что он все же не предаст. Я попросил его выйти и узнать поподробнее о происшедшем. Он тоже вернулся не через долгое время и принес тоже, что и жена, что приехали ночью чехословаки и заняли город и жел[елезную] дорогу. Насчет Советского полка (в быв[шем] Кадетском корпусе¹¹) сказал, что он держит нейтралитет. Солдат видел, стоят кучками с винтовками; на вокзал его не пустили, в город тоже не пускают. Вместе с этим он принес мне известие о «гневе» бушующей толпы. Он сказал, что на дворе меня спрашивают, но он сказал, что меня дома нет, и советовал мне из квартиры не выходить, «а то увидят и разорвут» закончил он. Действительно, на дворе был шум и беготня. Рядом с моей квартирой проживали мать старуха с 3 молодыми сыновьями, служащими по профессии, и у них жилец. Мать и жилец были ярые монархисты; старший сын правый с.-р., ушедший из дому в первый день мятежа и до сего времени не показывался. Я считал, что он не настоящий с.-р., а больше из бахвальства — такова была мода — но все же, видимо, какую-нибудь роль выполнял. В этой квартире раздается ругань по моему адресу: «что ему, он забрал деньги из банка да и уехал»; сумму определяли, кажется, в 50.000 рублей. Жену ругали, что она сознательно ночью потихоньку впустила и выпустила меня, и я якобы уехал на автомобиле. В действительности у меня денег почти не было ни копейки. До 1 мая я был представителем от жел[елезно]дор[орожных]. мастерских, где получал содержание, и Совет доплачивал лишь небольшую разницу; после же 1 мая, ввиду разногласий Совета с железнодорожниками, был представителем от партии. Жалования я не получал из-за не присылки сведений из мастерских по какое число мне выплачено содержание. Правда, по просьбе мне выдали бы, но я сам не хотел получать до официальных сведений и занимал у товарищей по 10–15 руб. на самые неотложные расходы, и в этот день пришлось занять у жильца Якубовского.

Пана Якубовского я посылал узнавать несколько раз и все безрезультатно. После утренних выстрелов водворилась тишина, которая как будто подтверждала слух о занятии города и ж[елезной] д[ороги]. Рассчитывать мне на помощь партийных товарищей, хотя бы в смысле сведений, не приходилось, так как не только на дворе, но и поблизости их не было, квартир я их тоже не знал. В домах на своем дворе, если не все, то большинство — противники Советской власти. Два семейства, правда, были лучше других, но они тоже мало могли оказать помощи. Я решил, как только будет темно, направиться в сторону фабрики «Красного Перекопа», надеясь пройти менее замеченным, чем по ж[елезной] дороге. Но вот в 6 час. вечера приходит пан Якубовский и говорит, что сейчас отправляется поезд в Ростов, с ним отправляют всех пассажиров, очищают станцию, и советовал мне уехать с этим поездом и взялся меня проводить. Я решил уехать. Положил в холщевую сумку белья пару, кусок черного хлеба, чаю, сахару, банку консервов, надел черный старенький костюм и шляпу, которые давно уже не носил, наган в карман, занятые у пана Якубовского 50 руб. денег и отправился на поезд.

Действительно поезд стоял на станции (дальше от вокзала к посту), у вагона никого не было, пассажиры все сидели в теплушках, и я зашел в теплушку, в которой пассажиров было мало, через минуты 3–4 поезд отправился.

XIV.

По приезде в Ростов направляюсь в Исполком. Ночные патрули меня не пустили, пришлось до 7 час. утра пробыть на вокзале. В 7–8 час. утра попадаю в Исполком. Дежурный член Исполкома отвел мне комнату (они незадолго перед тем переехали в помещение быв. гостиницы). Осведомившись кратко о положении в Ростове, я лег спать. Проснувшись часов в 12 или немного позднее, направился в Исполком. Там уже было несколько новых товарищей, в том числе один быв[ший] член Губисполкома 1-го созыва из фракции левых с.-р., по профессии крестьянин, фамилии его не помню. Последний, увидав меня, очень обрадовался, что я остался жив и сообщил кое-что о Ярославле. О Московских событиях¹² я старался не касаться, да и он упоминал мало. Затем товарищи сообщили мне, что от них отправлен на Ярославский фронт отряд в 32 человека и прибывший автомобиль принес известие, что Закоторосльная часть очищена от белогвардейцев. Сообщили также о поезде из Москвы и отрядах т.т. Будкина¹³ и Гарновского¹⁴. Тов. Будкина описывали стоящим на платформе без фуражки. Он, как оказалось, фуражку потерял и после чуть не весь мятеж проходил с открытой головой с развевающимися его черными волосами…

XV.

В 6 час. вечера выезжаем из Ростова на грузовом автомобиле в Ярославль. Со мной были (вернее я с ними был) два товарища ростовца, везшие патроны и продовольствие своему отряду, в числе их был и упоминавшийся ранее быв[ший] член Губисполкома 1-го созыва из фракции левых с.-р. Дорогой, ближе к Ярославлю попадаются массы беженцев, главным образом железнодорожники — тут же были, конечно, в последствии оказавшиеся «беспартийными». Первые результаты работы последних уже дошли и до нашего слуха: слышны были выстрелы пушек и услышали от беженцев, что Ярославль горит (горел Лицей¹⁵ и Спасский монастырь и в Закоторосльной части дом Согина)…

В Ярославль рано ли мы приехали, я не помню, но была уже ночь — облака в нескольких местах окутывали горизонт. Остановились мы у клуба 3-й Интернационал. Московское шоссе освещалось заревом пожаров горевших Спасского монастыря, дома Согина (угол Московского шоссе¹⁶ и Малой Пролетарской) и справа Лицей. Вбегаю в 3-й Интернационал, там ни живой души… На Туговой горе ухало орудие, присылавшее в город снаряды. Ночь была тихая, отсутствие паровозных свистков и толкотни на шоссе и у вокзала придавало еще больше тишины. Эхо от выстрелов орудий, ничем не заглушаемое, разносилось далеко по окрестности. Я как человек не военный, не зная ни приемов, ни порядков военных, был, что называется, без рук, о чем очень пожалел. Направляюсь к себе на квартиру узнать, какие есть новости, и, думаю, немного посплю. Дорогой встречных почти не попадалось. На квартире уже все имущество было связано в узлы и в яме вырыты канавы на случай пожара… Я полежал немного и, видя, что я не засну, оделся и решил идти в 3-й Интернационал или на вокзал (вернулся к себе на квартиру в день окончания мятежа, жена долго не знала, где я находился). Когда я вышел с квартиры, то встретил соседку, уже пожилую женщину, мать большого семейства. «Григорий Иванович, да Вы приехали», — заявила она, — «а я как была рада, что Вы уехали, думаю, что Вы, может, живы останетесь, а здесь на Вас очень много злятся, Вас убьют, Вас искали (или спрашивали теперь не помню)», — и далее все охала. Женщина была не только не партийная, но и не сторонницы б[ольшевик]ов, а как только хорошая знакомая…

XVI.

Днем мы ездили на ст[анцию] Всполье, центр борьбы. Были в штабе у тов. Скудре¹⁷ и у коменданта стан[ции] Всполье тов. Громова¹⁸. Решили на следующий день на ст[анции] Всполье созвать общее совещание активных работников и затем направились на ст[анцию] Ярославль-город. Что мы узнали в штабе — я не помню, но тов. Громов говорил, что в первый день мятежа чуть не сдали ст[анцию] Всполье. «Тов. Скудре», — говорил тов. Громов, уже отдал распоряжение об отступлении за ст. Всполье (по какому направлению я теперь не помню), но он (Громов), вопреки приказанию штаба остановил отступающих красноармейцев и повел их в наступление. До известной степени он свою задачу выполнил: наступление белогвардейцев приостановили и заставили на некоторое расстояние отступить. И эта линия впоследствии сделалась исходной линией нашей обороны. Главным образом, говорил т. Громов, мы отстояли бараки, которые, находясь в руках белых, могли оказать им очень большую услугу. Далее тов. Громов говорил, что он предлагал штабу занять Загородный вал, но его не послушали и теперь заняли белые; нам придется массу усилий употребить, чтобы белых оттуда выбить. Действительно впоследствии, главная борьба свелась за Загородный вал¹⁹. Он дольше других позиций мог держаться белыми и действительно он удержался до конца мятежа. Он все время угрожал и ж[елезной] дороге и ж[елезно]д[орожному] мосту. Два раза он брался красной армией атакой, но каждый раз опять оставался в руках белых…

XVII.

Со дня прихода к тов. Громову, без всякого официального назначения я становлюсь заместителем коменданта ст. Всполье, где и пробыл до конца мятежа…

XVIII

…Штаб помещался в вагоне, стоявшем приблизительно между первым (от Которосли) резервуаром и Леонтьевским кладбищем, на каком пути стоял вагон — не помню. Впереди его (к Которосли) несколько вагонов занимала часть снабжения; сзади (по направлению к Волге) стоял отряд кавалерии, оказывавший очень большую услугу при очищении от белых ст[анции] Ярославль-город²⁰ и в поддержке связи между штабами и частями и между частями друг с другом, особенно в первое время, когда телефонная связь была не налажена. Я помню еще и теперь их взмыленных коней, несших с различными поручениями кавалеристов. Несколько человек из них всегда были наготове, ожидающими распоряжения. Очень часто, а иногда несколько раз в день надсмотрщики телеграфа ездили на конях или вместе с ними на линию исправлять перебитые пулями провода. Трехдюймовая батарея из трех орудий стояла против первого резервуара; наблюдательный пункт был на последнем. В первое или второе наше посещение батареи 8 или 10 июля во время поездки со ст[анции] Ярославль-город одна смена артиллеристов работала, другая спала почти у самых орудий, не смотря на довольно частую стрельбу. Затем мы были на наблюдательном пункте. В это время наблюдатель рассматривал беготню на пожарной каланче 2-й части и говорил, что как будто устанавливается пулемет. Мы посмотрели, и действительно там увидали снующих людей, и один сидел как будто за пулеметом. Несмотря на начавшийся обстрел каланчи, *люди оттуда не сходили. Снаряды падали мимо каланчи*²¹, только подошедший впоследствии броневик с дальнобойными морскими орудиями сшиб быстро верхушку каланчи. Этот бронепоезд был действительно герой. Хотя он сам по себе и не имел брони, был сделан из железных платформ, но зато он был поворотливее своих тяжелых коллег. На нем были дальнобойные морские орудия. Он не мог верно стрелять по закрытой цели, но зато по видимой цели он бил без промаха. Он как силач в рукопашной схватке, где рукой махнет, там и валяется. Я помню, когда не могли долго сбить белогвардейский пулемет с верхушки спичечной фабрики «Факел» (б. Дунаева)²², то он моментом выполнил эту задачу, также было и в других местах. Не мало, вероятно, нагонял он страху белогвардейцам, а нам большую оказывал услугу²³…

XIX

…Белые очень часто разъезжали по городу на броневом автомобиле, иногда подъезжая очень близко к нашей линии. Это, с одной стороны, трудность ведения борьбы в городской обстановке, с другой, заставили нас в свою очередь затребовать тоже броневые автомобили из Москвы. Присылали их нам три раза. Первая партия была прислана в количестве 3-х штук, в том числе один из них более легкого типа (дутые шины и вооружен одними пулеметами) с большим опозданием. Последнее обстоятельство объяснялось необходимостью их в Москве, в виду выступления левых с.-р. Деятельность их была не совсем успешна, так как мостовые в прилегающих к ст. Всполье улицах были плохие, а в некоторых местах намеренно испорчены белогвардейцами, услыхавшими о прибытии к нам броневых автомобилей; почва кругом ввиду дождей превратилась в вязкую грязь. Первая партия броневиков по независящим от нас обстоятельствам использована нами не удачно. Приехавшая прислуга на них расположения города не знала. На одном едет тов. Громов, остальным даются указания как действовать. Легкий броневик застревает на Никитской ул.²⁴, к нему подходит на выручку тяжелый. В этот момент в отверстие для орудия тяжелого броневика попадает снаряд и внутри разрывается, людей убивает. Оба броневика выводятся из строя и делаются непригодными к употреблению. О судьбе их я точно сейчас сказать не могу: увезен ли один нами, а второй белогвардейцами, или оба нами оставлены на месте и один из них увезен белогвардейцами, а второй оставался на месте до конца мятежа, сейчас точно сказать затрудняюсь. Мне кажется правильным первое, белогвардейцы, увезя негодный к употреблению автомобиль, возили по городу и показывали, как добытый в «горячем бою» трофей. Откуда прилетел снаряд в тяжелый броневик — точно не известно, но, вероятно, с нашего бронепоезда, принявшего наш броневик за белогвардейский…

XX.

Нажим белогвардейцев на нашу линию в первую половину борьбы был значителен. То там, то тут нажимали они на наши части и усиливали огонь, главным образом, пулеметный (пулеметов им досталось достаточно). Главный, самый длительный и самый упорный нажим с их стороны был на железнодорожный мост через р. Волгу. Во время бегства из Ярославля на пароходе вверх по Волге главы заговорщиков полковника Перхурова им удалось занять предмостную часть железной дороги. Другой берег Волги находился в их руках с самого начала мятежа, таким образом, оказалось, что весь железнодорожный мост через р. Волгу оказался в руках белых. Наши части при поддержке бронепоезда вскоре восстановили свое прежнее положение. Белые сумели продержать этот участок всего часа два, никаких повреждений мосту они сделать не успели, но зато в этот момент проскользнул вверх по Волге пароход с убегающим из Ярославля Перхуровым и его ближайшими соратниками по авантюре. Наши орудия начали его обстреливать, когда он уже был выше моста, и обстрел результата не дал. Вскоре нам сообщили, что прибыл из Тутаева вооруженный пароход с отрядами коммунистов во главе с тов. Паниным²⁵ и Корольковым. Все вооружение парохода состояло из одного орудия, и было, кажется, несколько пулеметов. Панин, как я помню, спрашивал насчет убегавшего парохода: они не знали, с чьей стороны был пароход, и затем спрашивали, как им действовать. Но и мы знали только то, что пароход белых, но куда и с кем он идет, не знали. Не помню теперь с парохода ли приезжали тутаевцы в штаб или из штаба к ним ездили, но только помню, что им были даны задания: захватить ушедший вверх по Волге пароход и очистить от белых оба берега Волги от Ярославля к Тутаеву. Эту задачу, можно сказать, они выполнили. Хотя пароход с Перхуровым и его кликой до их приезда выбросился около Толгского монастыря на берег, и людей на пароходе они не застали, но следы ушедших с парохода белогвардейцев и часть спрятанного ими оружия они нашли, а также выполнили целиком и вторую задачу: очистили от белогвардейцев оба берега р. Волги…

XXII.

…Наконец, решено было начать обстрел города из более тяжелых 8-ми или 6-ти дюймовых орудий. Числа 18 или 19 июля была доставлена шестидюймовая батарея из четырех орудий. Для установки последних требовались сырые кряжи, под руками которых и по близости не имелось, пришлось посылать за ними на Костромскую²⁶ линию. 20 июля утром, наконец, орудия были установлены и начался обстрел, где, по имеющимся сведениям, были белогвардейцы. Во время установки орудий белогвардейцы, как раненый, но недобитый зверь, собравшись с последними силами бросается на охотника, выпустили еще несколько снарядов в направлении устанавливаемой батареи, один из которых, я помню, упал по близости в шага 150–200 в крышу барака. Стрельба происходила навесным огнем; ввиду близкого расстояния в снарядах оставляли половину пороха. Сколько было выпущено всех 6-ти дюймовых снарядов — точно я не знаю, но всего их было у нас не более четырехсот штук…

XXIII.

На второй день, т. е. 21 июля все думали, что стрельба возобновится, но она не возобновлялась. Правда, у нас шестидюймовых снарядов в запасе ничего не осталось, а новые были еще не получены. В этот день была моя очередь поехать за табаком в ВРК на ст[анцию] Ярославль-город, вместе с этим я решил воспользоваться после двух недельного отсутствия и побывать в своей квартире, главным образом, обрить около месяца росшую беспрепятственно бороду. Тов. Громов в этом случае был опытнее и находчивее меня: эти процедуры сумел проделывать на месте. Когда я стал садиться за самоход, тов. Громов мне вскричал: «Петрович, белые сдаются». Я хотел было остаться, но он кричит: «поезжай, пока официально еще переговоров нет, стрельбы не будет, здесь справлюсь один». Я на самоходе ехал уже совершенно в другом настроении…

XXIV.

В город я пробрался только 22 июля часам к 11–12 дня. Проезжая по Октябрьской ул. видим, пожаром освобождена громадная площадь от деревянных строений, а стоящие каменные дома от рам, стекол, даже крыш. Провода все порваны, столбы где выворочены, где стоят покривившись, во многих местах мостовая перекопана канавами, рельсы трамвая изогнуты. На пути то и дело попадается оборванная и смятая проволока, которая зацепляется за автомобиль и вытянувшись останавливает его или вырывает из него какую-либо часть. На Любимской ул.²⁷ разрушений меньше. На тротуаре лежат несколько трупов в серых шинелях, некоторые уже почернели. Едем далее. Провода оборваны по всему городу, стекла выбиты, стены домов, где со следами от пуль и снарядов, где разрушены или полуразрушены. Первым долгом заезжаю в Комиссариат Финансов: замки у столов сломаны, хранившиеся в столе отобранные незадолго до мятежа у эвакуированной Гродненской таможни несколько наганов исчезли. Хозяева квартиры (мы занимали часть квартиры б. до войны Управляющего Соединенного Банка Малоштанова, про которого после был слух, что он был на службе у Деникина или Врангеля), заявили, что все бумаги были разбросаны, и уже они сами собрали их в одно место. Далее рассказывали, как несколько раз приходили белые в Комиссариат и искали денег, но, не находя их, приставали к хозяевам квартиры, чтобы те указали место их хранения. Не верили им, что в Комиссариате нет денег, и долгое время грозили им расстрелом и прочими репрессиями.

Далее едем в Дом Народа²⁸… В Доме Народа все было перевернуто вверх дном. Кассы все взломаны. В 3-м этаже по направлению к лицею сияла громадная дыра, да и в других местах были шрамы. В саду несколько могил. Недалеко от Дома Народа по набережной под деревьями лежали два трупа в серых шинелях с георгиевскими лентами в петлицах.

По набережной Волги и Которосли везде окопы. У лицея в саду стояло орудие. В сквере лежало около 20 (кажется 22) бочек с бензином и порожних из-под бензина. У нас перед мятежом столько бились из-за бензина, ввиду недостатка, белогвардейцы где-то сумели сохранить, оружие всех родов, особенно винтовки и пулеметы, патроны и снаряды валялись по всему городу, особенно было много сношено к театру. Сбор оружия происходил очень медленно, чуть ли не целый месяц…