/ Главная → Пресс-центр → Публикации → Энциклопедия гражданской застройки Ярославля до 1917 года. Улица Почтовая, дом 8

Энциклопедия гражданской застройки Ярославля до 1917 года. Улица Почтовая, дом 8

Д. Н. Чекмасов, главный архивист ГКУ ЯО ГАЯО

Лавки Свежерыбного ряда, 1786–1787.

Вскоре после опустошительного пожара 1768 года вплотную у Медведицкого оврага был выстроен деревянный гостиный двор со множеством параллельных и перпендикулярных узких улиц-рядов. Эта ситуация как бы в миниатюре повторяла Москву, с ее центральным Кремлем и примыкающим к нему торговым Китай-городом — в Ярославле роль Кремля исполнял Рубленный город за оврагом. Относительная упорядоченность рядов свидетельствует о существовавшем при их возведении надзоре: известно, что лавки отводились погорельцам по указам из Ярославской провинциальной канцелярии¹.

Фрагмент «Плана правинциалного города Ярославля» конца 1760-х гг. (ч/б фотокопия 1950-х гг.). В верхнем левом углу — Афанасьевский монастырь и Спасо-Пробоинская церковь, в нижнем левом — Спасонагородская церковь. Под № 6 — Николо-Рубленская церковь, № 3 — Митрополичьи палаты. № № 26 обозначены «каменные купеческие лавки», 27 — «лавочные места», посреди которых (у левого края кадра) — «болото» (ГАЯО. Ф. Р-2543. Оп. 1. Д. 141. Л. 6, фрагмент).

Разумеется, при первом же большом пожаре этот тесно застроенный рынок снова бы полностью выгорел, поэтому по Высочайше конфирмованному плану города Ярославля от 19 марта 1778 года на этом месте был предусмотрен один большой квартал (существующий ныне), который предписывалось застраивать «домами каменными сплошными в три жила (этажа — Д. Ч.)»², а соседние с ним пять кварталов — домами «каменными сплошными в два жила с лавками под домами»³. При реализации плана пришлось немного отступить под натиском местных обстоятельств (что в принципе дозволялось): построенный в 1784 на северном углу квартала почтовый дом хотя и выглядел трехэтажным, но его верхний этаж был фальшивым, представляя собой одну фасадную стенку, которую удалось «наполнить» помещениями только при капитальном переустройстве здания почти 100 лет спустя. Те улицы квартала, которые не выходили на площадь, и вовсе разрешено было застраивать двухэтажными домами, придерживаясь, впрочем, «сплошной фасады», при этом начатый строением в 1787 флигель почтового дома был даже одноэтажным, с фальшивой фасадной стенкой вместо второго этажа.

Около этого времени начинает застраиваться и южная сторона квартала: в январе 1785 года из городской общественной земли бывшего деревянного гостиного двора отводится участок под постройку каменных домов с лавками ярославским купцам Ивану и Федору Дмитриевичам Волгиным, Никите Никитичу Сукину и мещанам Александру Алексеевичу Кувшинову, Ивану Дьячкову, Василию Васильевичу Мокроусову, Ивану Ушакову и Алексею Дмитриевичу Волгину «за отшедшие их крепостные земли под улицу и площадь»⁴. Длина их общего участка по улице составляла 30 сажен (почти ровно 64 метра); в июле 1786 года губернским архитектором Иваном Матвеевичем Левенгагеном был сочинен план для его застройки пятью каменными двухэтажными домами. Оригинал плана не сохранился, но в одном из поздних дел отложилась снятая с него или только с его фрагмента копия.

«План каменным пяти домам в два жила, назначенным к постройке с лавками для Свежерыбного ряду». Архитектор И. М. Левенгаген. 24 июля 1786 года. Копия 1848 года (ГАЯО. Ф. 455. Оп. 1Яр. Д. 10827. Л. 7 об., 8).

В архитектурном отношении это были принятые тогда в качестве «образцовых» двухэтажные дома с торговыми помещениями на первом этаже и жилыми на втором. За основу для этих домов Левенгагеном был взят разработанный в 1770 году архитектором Комиссии для устройства Петербурга и Москвы Иваном Михайловичем Лемом проект «образцового» дома с лавками протяженностью в 6 сажен (что как раз давало 5 домов на участке в 30 сажен), при реализации которых разрешалось «наружные украшения и внутренние расположения предоставить на волю хозяев»⁵. И. М. Лем создал несколько вариантов 6-саженного дома-секции как в 3 окна, так и в 4, от каждого из которых взято понемногу для зданий напротив Медведицкого оврага: это и ленточный (т. н. «французский») руст первого этажа, и пилястры между окнами второго, и миниатюрный фронтончик над каждой секцией — «Вот это истинный восемнадцатый век во всем его жеманстве и кокетливой простоте…» Впервые подобное решение было отработано при застройке части набережной Волги в Твери (1768 г.) — на их фоне этот ярославский блок лавок выглядит как будто «младшим братом».

Под № № 1 и 2 — 6-саженные секции домов с лавками, разработанные И. М. Лемом, 1770 («Образцовые» проекты в жилой застройке русских городов XVIII — XIX вв. М.: Госстройиздат, 1961. С. 84).

Стоит обратить внимание на проездную арку: казалось бы, что логичнее всего вместо пустого пространства следовало бы устроить здесь еще одну лавку. На плане Левенгагена они обозначены как «общие ворота, кои для всего общества нужны в проезде», хотя проезжать было и некуда — узкий проезд доходил до середины квартала, после чего упирался в забор владения Почтового ведомства, под прямым углом поворачивал влево и выходил из квартала напротив губернской гимназии. Со всех сторон его окружали заборы, так что пользу он приносил не «всему обществу», а только местным домовладельцам, которые имели доступ к своим домам с заднего двора. Вообще традиция создавать для этой цели небольшие переулки-дублеры вдоль всего квартала, так распространенная в западноевропейском градостроительстве, в России не прижилась. Хотя еще при Петре I при застройке Васильевского острова почти в каждом квартале предусматривался такой служебный проулок шириной в 3 сажени (6,4 м), от них остался единственный реликт — нынешняя улица Репина, носящая титул «самой узкой улицы Петербурга»⁶. Впрочем, арки есть и у вышеупомянутых тверских лавок-прообразов (как показывает нынешняя ситуация, те тоже ведут в никуда), но они располагаются строго по центру фасада каждой секции, по оси симметрии, под фронтоном. Наша же арка расположена с краю одной из секций, из-за чего, как заметил исследователь ярославской архитектуры В. Ф. Маров, пришлось пойти на хитрость: «…левая секция из-за арочного проезда имеет на втором этаже не четыре, а шесть окон (одно глухое), а пилястры здесь размещены в каждом простенке, и, желая замаскировать возникшую асимметрию, зодчий сместил на окно вправо ось треугольного фронтона на крыше»⁷.

Что же помешало расположить арку в середине? Казалось бы, это решение напрашивается само собой — изначально эта секция была центральной, и проезд был бы по центру всего комплекса из пяти домов. Разгадка кроется, как нам кажется, в планировке деревянного гостиного двора, бывшего здесь ранее. На плане конца 1760-х гг. (см. первую иллюстрацию) под цифрой 20, согласно экспликации, обозначена «часовня, состоящая в городе на площади»⁸. Находясь в таком людном месте, она должна была быть весьма почитаемой, но Высочайше конфирмованный план в своей неумолимости не предполагал здесь никаких часовен. Необходимо было выработать компромиссное решение, и именно создание арки на месте часовни и стало его первой частью — в результате намоленное место оставалось в неприкосновенности (а сам «общий проезд» отчасти повторял центральную широкую улицу деревянного гостиного двора, на углу которой стояла часовня). Второй частью компромисса было, видимо, перенесение иконы из часовни в киот прямо над аркой — его удалось запечатлеть на паре фотоснимков. Сюжет иконы не удается разглядеть, но можно предположить, учитывая «пожарную» историю торговых рядов, что это могла быть Богородица Неопалимая Купина.

Здание после артобстрела города в июле 1918 года. На снимке хорошо различим киот над аркой (ГАЯО. Архивохранилище АВД. Оп. П3. Ед. хр. 1760).

Строго говоря, Высочайше конфирмованным планом этот квартал не предназначался под торговлю, однако роль в размещении здесь лавок могла сыграть как старая память о существовавшем городском рынке, так и их конкретное назначение, для которого это место подходило лучше всего. Еще в XIX веке отмечалось, что «обычай довольно подробной группировки торговли по отдельным ее отраслям есть стародавний русский обычай»⁹ — то есть традиционно каждый торговый ряд имел свою специализацию, разные виды товаров продавались отдельно друг от друга. Посетивший Москву в 1858 году американский журналист Бейярд Тейлор так описывал ее гостиный двор: «Внутри здесь настоящий лабиринт, и, чтобы выучить его географию, нужно провести здесь немало времени. Если вы ищете гвозди, то вам придется долго бродить по многочисленным лавкам, торгующим льняными, шерстяными, шелковыми и хлопчатобумажными товарами, драгоценными камнями, восковыми свечами, смолой, скипидаром, пока наконец вы не доберетесь до скобяной лавки. Пуговицами торгуют в одной стороне, а тесьмой — в другой; сахаром — позади вас, а чайными ложками — далеко впереди»¹⁰.

Итак, в квартале у Медведицкого оврага суждено было быть Свежерыбному ряду — в его лавках должна была идти торговля исключительно живой рыбой и икрой: сезонный, скоропортящийся, а потому роскошный товар. С одной стороны, санитарный фактор определил нахождение ряда в стороне от основных торговых кварталов (там был свой Соленорыбный ряд) — тут же, чуть ниже в Подзеленье, располагался и Мясной ряд. С другой стороны, сыграла свою роль близость лавок к непосредственному хранилищу товара — реке Которосли: в 1843 году «Журнал Министерства внутренних дел» писал: «В Ярославле замечательна торговля рыбою из садков, которые, в числе 25, устроиваются в начале лета на реке Которости, а потом, после убыли воды, переводятся на Волгу. Из этих садков продается живая рыба не только местным жителям, но приезжающим даже из Москвы. Годовой оборот этой торговли составляет не менее 6000 р[ублей] сер[ебром]«¹¹.

Итак, пока в январе 1785 отводится земля, а заваленный работой Левенгаген неспешно сочиняет план, ярославские торговцы-свежерыбники уже заказывают кирпич у местного заводчика из Твериц Матвея Андреевича Питеркина: для начала 100 тысяч штук, а если понадобится, то и более (см. приложение 1). Вдобавок к ним в августе один из застройщиков, Федор Дмитриевич Волгин, заказывает на коровницком кирпичном заводе мещанина Василия Ивановича Беляева еще 25000 штук кирпича «большой руки»¹².

Готовый кирпич был перевезен с тверицких и коровницких заводов по волжскому и которосльному льду зимой 1785—1786 гг., чертежи были получены в конце июля, и тогда же, не упуская летнего времени, и должно было начаться строительство.

Всего домов, как сказано выше, было пять: каждый из них визуально отмечался миниатюрным фронтоном на оси симметрии, имел 4 окна по фасаду второго этажа (кроме центрального дома с проездом — у него 6 окон) и две отдельные лавки на первом. Таким образом, всего получилось 10 лавок, которые были неравномерно распределены между застройщиками, в зависимости от их «пая» в предприятии: у кого-то был целый «дом» с двумя лавками, у кого-то — «полудом» и одна лавка, кто-то, наконец, мог владеть частью в общем имуществе.

Фрагмент открытки «Ярославль. Набережная реки Которостли (в ледоход)». Фотоателье К. А. Фишера, ок. 1889—1891 гг. Все пять домов запечатлены практически в первозданном виде. К этому времени лавки на первом этаже сохранялись только в четвертом доме. Обратите внимание на немного различное состояние отдельных секций разных владельцев (отличающаяся окраска, слегка разные окна и т. п.). Правее по улице стоит старый дом причта Спасо-Пробоинской церкви (РНБ. Фонд эстампов. Э ОТ63/Я763).

Основные строительные работы по Свежерыбному ряду должны были быть закончены не позднее лета 1787: уже в январе 1788 года двое застройщиков, купец Никита Никитич Сукин и посадский Александр Алексеевич Кувшинов, закладывают три свои лавки в Доме призрения ближнего (помимо благотворительной имевшего в то время и кредитно-банковскую функцию) за 1200 рублей ассигнациями¹⁴.

Два крайних левых дома в конце XIX — начале ХХ вв. были либо капитально перестроены под один общий фасад, либо вообще снесены, а на их месте был выстроен нынешний дом № 10 по Почтовой улице¹⁵. Так или иначе, остались только центральный и два правых дома с шестью лавками под ними. Изначально здесь было четыре, а с 1824 года — три отдельных имущества разных владельцев, которые ныне объединены в один общий дом № 8 по Почтовой улице.

Рассмотрим историю каждого из домовладений по порядку, слева направо.

Первое домовладение.

Эта секция представляла собой «полудом» с одной только лавкой под ним; первым ее владельцем был мещанин Василий Васильевич Мокроусов (ок. 1741 — 1805¹⁶). Он, как и подобало, был рыбным промышленником: сохранились его контракты о найме работников «в рыбную ловлю от вешнего лду как впредки Волга станет до осеннего лду»¹⁷. Работники обязывались «во всякое время безотговорочно как служить ему, Мокроусову, так слушать и завотчиков Федора и Терентья Чирковых…«¹⁸ Случались у него дела и поинтереснее: в ноябре 1788 года «ярославской посадской человек и рыбной промышленик Василей Васильев сын Мокроусов дал […] условие любимскому помещику пример маиору Сергею Ивановичу Ершевскому в том, что имею я представить для пруда ево сто живых линей или двести ценою за сто по пятнатцати рублей в усадьбу ево, маиора Ершевского, состоящую в Любимском уезде селцо Бутаково…«¹⁹

Впрочем, сильно расторговаться у Василия Васильевича не получилось, он так и остался в посадских, а в декабре 1795 всего за 700 рублей продал свои полдома купеческой жене Прасковье Кузьминичне Волгиной²⁰ (ок. 1748 — 27.12.1825²¹) — ее муж Иван Дмитриевич совместно с братом Федором владел четвертым «домом» и отдельно — смежным с этой секцией с левой стороны «полудомом», о них см. ниже). По неимению капитала Иван Дмитриевич в 1800 году выбыл в мещане, а в следующем году Прасковья Кузьминична овдовела²². Надеяться на поправление дел не приходилось. В феврале 1805 ее приемный сын Иван Иванович Волгин за 1000 рублей серебром продает свой «полудом» с лавкой, подаренный ему когда-то приемным же отцом²³, а в октябре 1806 и сама Волгина избавляется от своего за 1300 рублей ассигнациями²⁴.

Новым владельцем «полудома» стал, как указано в купчей, «священник кафедрального собора Александр Николаев». «Николаев» здесь — это отчество, позднее у него появится и фамилия — Головщиков. Александр Николаевич Головщиков (15.12.1777 — 19.07.1861²⁵) родился в Ростове в семье певчего архиерейского хора Николая Сергеевича (1745 — 22.11.1829), который вскоре был рукоположен во диакона к ростовскому кафедральному Успенскому собору²⁶. Позднее, когда кафедра была перенесена в Ярославль, Николай Сергеевич также был переведен к ярославскому Успенскому собору, где последовательно состоял в чинах диакона, иподиакона, священника, ключаря и протоиерея²⁷. В феврале 1797 года его сын Александр женился на Елизавете Артамоновне, дочери бывшего соборного протоиерея Артемона Ивановича (архиепископ Арсений благословил новобрачных образом Югской Богоматери, а на следующий день посетил их в доме отца²⁸). По окончании курса в Ярославской семинарии в марте того же 1797 года Александр Николаевич Головщиков, имея 19 лет от роду, был произведен к кафедральному собору во священника (всего при соборе было три священника, помогавших возглавлявшему причт протоиерею), в 1820 возведен в сан протоиерея, а в 1827 — возглавил собор (см. приложение 2). Служил Головщиков в ярославском Успенском соборе почти 60 лет — до марта 1855, когда на его место был назначен протоиерей Иоанн Петрович Аристов²⁹.

Современники отмечали, что «…проникновение всего существа души глубоким сознанием важности священного долга делали его (А. Н. Головщикова — Д. Ч.) еще в молодых летах зрелым и твердым в учении и благочестии, чуждым увлечений мира, строгим в своей частной жизни…»³⁰ И далее: «…Отречение от всяких удовольствий для себя, презрение роскоши, бережливость в сохранении каждой лепты при небогатых средствах к жизни дали ему возможность быть благодетельным устроителем счастия не только присных, но дальных, и даже совершенно чуждых…»³¹

Видимо, эти черты характера и определили покупку Александром Николаевичем относительно небольшого — шириной всего 2 сажени 2,5 аршина и длиной около 5 аршин (примерно 6×10,5 м) двухэтажного «полудома». Вообще-то у причта кафедрального собора для проживания имелся собственный казенный дом, но, вероятно, Головщиков не хотел как стеснять других, так и сам жить в стеснении.

В своей деятельности Александр Николаевич показывал феноменальное (хотя и обычное для людей того времени) трудолюбие: помимо неукоснительной службы в кафедральном соборе, в 1808 году он поступил преподавателем Закона Божьего в недавно организованное Демидовское высших наук училище и оставался на этой должности до преобразования училища в лицей в 1833 году. С 1814 года он являлся также членом Ярославской духовной консистории, а с 1815 — главным цензором проповедей. В 1835 году Головщиков стал одним из первых членов Ярославского губернского статистического комитета.

Естественно, за такими усердием и самоотдачей следовало и подобающее поощрение: помимо церковных наград, Александр Николаевич имел и светские — ордена Св. Владимира 3-й и Св. Анны 2-й и 3-й степеней. Благодаря этому род Головщиковых в 1836 году был причислен к потомственному дворянству Ярославской губернии³².

Надо думать, что после покупки Головщиковым «полудома» в Свежерыбном ряду, лавка первого этажа вскорости была переделана под жилые помещения, а сам Александр Николаевич был вполне доволен своим приобретением и жил здесь до самой смерти. Его единственный сын Михаил (06.07.1800 — 11.07.1853³³) получил высшее духовное образование в Санкт-Петербургской духовной академии и служил в ярославской Рождественской церкви (не сохранилась, находилась на Богоявленской площади). Он умер еще при жизни отца, во время эпидемии холеры 1853 года; после него остались вдова Александра Александровна (р. ок. 1800), дочь бывшего священника той же церкви, и пятеро детей: Екатерина (р. 07.03.1827), Николай (р. 08.11.1829), Елизавета (р. 24.12.1833), Александра (р. 24.01.1836) и Наталья (р. 20.02.1840)³⁴.

Именно Александре Александровне Головщиковой в 1861 году по завещанию ее свекра достался «каменный двухэтажный с разным надворным строением и землею дом […] против рва Медведицы в линии бывшего Рыбного ряда»³⁵. Она владела домом чуть больше 15 лет и в августе 1877 года продала его ярославской мещанке Матрене Ефимовне Бутиковой за 1500 рублей³⁶. Именно по фамилии последней, хотя она была владелицей едва ли 1/6 его части, дом № 8 как памятник официально именуется «домом Бутиковых» или даже «домом Бутикова»³⁷.

План владения мещанки М. Е. Бутиковой. Конец 1880-х — начало 1890-х гг. (ГАЯО. Ф. 509. Оп. 3. Д. 358. Л. 3).

Матрена Ефимовна Бутикова (ок. 1822 — 09.12.1911³⁸) происходила из крестьян Ростовского уезда, точное место ее рождения неизвестно. Вообще Бутиковы — одна из распространенных фамилий среди жителей села Великого, но в XIX веке это село входило в состав Ярославского, а не Ростовского уезда. Хотя Матрена Ефимовна и числилась официальной владелицей «полудома», всем хозяйством заправлял ее муж, Иван Демидович (ок. 1825 — 18.02.1913³⁹), также уроженец Ростовского уезда. Будучи еще крестьянином, он был отдан в рекруты и перешел таким образом в солдатское сословие. В 1860-е гг. он числился нестроевым рядовым Ярославского батальона — так он указан в записях метрических книг Ильинской церкви о рождении его детей⁴⁰; после отбытия рекрутской повинности и увольнения из солдатского звания Бутиковы приписались в ярославское мещанство⁴¹. Трудно сказать, чем они занимались до покупки дома у Головщиковых: совершенно точно не коммерцией в Ярославле — среди торговцев или приказчиков начала и середины 1870-х гг. ни Матрены Ефимовны, ни Ивана Демидовича не значится.

Купив дом, Бутиковы переделали его для сдачи в аренду: в нем было устроено 5 квартир (в том числе одна в подвале и одна в надворном флигеле)⁴². Согласно переписи населения 1897 года, в первой квартире проживали сами хозяева: Иван Демидович Бутиков (живет «доходом с дома»), при нем жена и дочь Мария, а также квартирант — студент Демидовского юридического лицея Георгий Хачатурович Будумян⁴³. В остальных квартирах проживали небогатые рабочие и служащие: наборщик земской типографии, портниха, плотник и прачка⁴⁴.

В дальнейшем ситуация не претерпела каких-либо серьезных изменений. После смерти Матрены Ефимовны в 1911 году дом по завещанию перешел к ее дочери Марии Ивановне (р. 10.02.1861⁴⁵), которая продолжила жизнь рантье⁴⁶. В квартирах Бутиковой в разное время жили чернорабочий, отставной чиновник почтового ведомства⁴⁷, рабочие, мелкие торговцы и даже «живущие мирским подаянием»⁴⁸. Перепись 1917 года рисует нам ту же картину: в доме теперь 3 квартиры (видимо, была проведена какая-то перепланировка), в которых живут 11 человек. Квартиру с домовладелицей делят «чернорабочий на баржах», две прачки и нищая; другие помещения занимают швея, сапожник, торговец-разносчик, чернорабочий, приказчик и кухарка⁴⁹.

Мария Ивановна Бутикова никогда не была замужем и не имела детей. Она стала последней владелицей этой секции перед революцией.

Второе домовладение.

Второе домовладение также представляло собой «полудом» в два окна, но немного больше смежной половины: к нему принадлежала часть второго этажа над проездной аркой, которая была разделена надвое: помещения окнами в проезд принадлежали к этому «полудому», а окнами на улицу — дому справа.

Первым владельцем этой секции был посадский Александр Алексеевич Кувшинов (ок. 1744 — 15.11.1803⁵⁰). Про него известно еще меньше, чем про соседа, В. В. Мокроусова — стоит предполагать, что он также был скромных масштабов рыбопромышленником. Единственным утешением в этой ситуации может служить тот факт, что левенгагеновский план на все пять домов был составлен на имя Александра Алексеевича; как гласила надпись на нем, «План каменным пяти домам […] ярославским купцам и посадским людям: Александру Алексееву сыну Кувшинову с товарищи…»⁵¹ Подлинник плана хранился у него же и передавался следующим владельцам «полудома»⁵².

По его завещанию «движимое и недвижимое благоприобретенное имение»: «дом с лавкою» в «приходе Всемилостивого Спаса, что на Городу в линии свежерыбных лавок […] святые образы с оловянною посудою и со всем домашним шкарбом […] денег моих тысяча рублей, а более не имеется»⁵³ достались в пожизненное пользование его жене, Прасковье Васильевне (ок. 1749 — 17.12.1823⁵⁴), а после ее смерти — в полное распоряжение их дочери, Екатерине Александровне (20.11.1776 — 28.05.1842⁵⁵). В 1791 году она была выдана замуж за посадского Михаила Афанасьевича Кузнецова (29.10.1768 — 14.04.1822⁵⁶), который перебрался жить в доме тестя⁵⁷, а после его смерти стал кормильцем семьи. Поначалу дела шли весьма успешно: еще при жизни Кувшинова он начал вести общие дела с успешным соседом — Федором Дмитриевичем Волгиным: закупали на Белом озере живую рыбу «белевую разных родов, а именно: судаки, лещи, щуки и жерехи, язи окуни и налимы» с поставкой ее в Ярославль⁵⁸.

Вскоре Михаил Афанасьевич перешел в купечество и даже дважды — в 1804 и 1805 — был пожалован от императора золотыми часами за представленную ко Двору рыбу⁵⁹. В те же годы он участвовал в комиссии городской думы, занимавшейся делом о доказательстве принадлежности Ярославлю рыбных ловель по течению реки Волги от Толгского монастыря до «Усольских вод» (т. е. до Больших Солей)⁶⁰.

Михаил Афанасьевич мог позволить себе брать помощников в услужение при лавке на свое полное содержание⁶¹, арендовал рыбные ловли вниз по Волге: при селе Сопелках (недалеко от Туношны) — причем платил, что интересно, не деньгами, а рыбой «стерлядями, живою и хорошею» (всего 260 штук от 5 вершков до 1 аршина — 22–71 см)⁶², в водах Ямской слободы («от Грозиловского ручья по Дятковской овраг», 25 рублей в год)⁶³ и казенной Диево-Городищенской волости⁶⁴, а также при самом Ярославле по рекам Волге и Которосли (всего за 110 — 160 рублей)⁶⁵. Причем ловил он не только своими людьми, но и сдавал в субаренду другим рыбопромышленникам за плату «с каждой лотки про три рубли, и ис каждой короводной ловли половинное количество рыбы отдавать ему, Кузнецову, безденежно…»⁶⁶

Кроме дома в Свежерыбном ряду, у жены Михаила Афанасьевича, Екатерины Александровны, была своя деревянная лавка на площади у Спасского монастыря, которую она сдавала в аренду по 90 рублей в год; две таких же лавки были и у него самого⁶⁷.

Но успех сопутствовал Кузнецову недолго: уже «в 1807^м году […] по осени по власти Божией, а не от его упущения, умышления или небрежения наводнением от воды унесло ночью все его садки на низ по Волге»⁶⁸, затем почти каждый год он нес тысячные убытки от «поснутия» в дороге его стерлядей, осетров, белуг и «разной белевой рыбы»⁶⁹ (все-таки торговля эта сколь прибыльная, столь и рискованная). В 1811 году Михаил Афанасьевич еще бьется: он, уже посадский, продолжает поставлять живую рыбу в Москву (среди клиентов — такие значительные лица, как Степан Степанович Апраксин и граф Александр Иванович Остерман) и даже нанимает «работных людей» себе в помощь⁷⁰, но все тщетно.

К 1812 году за Кузнецовым накопилось долгов общей суммой около 18000 рублей⁷¹, и над его имуществом и имуществом поручительствовавшей по нем жены было установлено кураторское управление купцов Федора Васильевича Кузнецова и Федора Афанасьевича Москотильникова. Кураторы, однако, не спешили приступать к своим обязанностям (в частности, не занимались взысканием долгов с должников самого Кузнецова, которых тот насчитывал на сумму до 5800 рублей), чем запустили дело и довели его, как он сам писал, «до крайнего разорения»⁷². Несмотря на яростные протесты, в уплату долгов изъяли даже пожалованные Михаилу Афанасьевичу от императора золотые часы, которые он просил оставить как «памятник роду своему»⁷³. Больше с Кузнецова брать было нечего: сам он, по собственным словам (на 1816 год), уже находился «в прислугах у посадского Федора Дубова»⁷⁴, за что получает мизерную плату, на которую едва может содержать троих детей (а еще в 1808 Кузнецов с Дубовым были компаньонами и вместе закупали стерлядей⁷⁵).

Дело тянулось до 1819 года и дошло до высшей инстанции — Правительствующего сената. В мае месяце тот постановил на удовлетворение остававшихся 5882 рублей 50 копеек долгов продать с аукциона имущество поручительницы Екатерины Кузнецовой, а ее супруга «отдать на партикуляр из платы тому, кто более пожелает дать»⁷⁶ — то есть, по сути, перевести его в состояние временного крепостного слуги, пока он не отработает весь свой долг.

Впрочем, на месте решение исполнять не торопились: в октябре Ярославская палата гражданского суда рапортовала в Сенат, что «посадской Михайло Кузнецов находится в Санктпетербурге, а жена его и теща одержимы болезнию, взыскиваемых же с них за бумагу пошлинных и штрафных денег по неимению не платят»⁷⁷ и обещала разобраться «от кого ему выдан пачпорт»⁷⁸ (как выяснилось — ни от кого). В марте 1820 Кузнецовы явились в магистрат и объявили о своем желании идти в услужение к ярославскому купцу Григорию Киселеву за жалованье в 60 рублей в год⁷⁹.

Будучи слугой купца Киселева Михаил Афанасьевич Кузнецов и умер в апреле 1822 года в Петербурге, находясь там, видимо, по какому-то поручению от хозяина. Екатерина же Александровна продолжила отрабатывать долг в услужении у Киселева за 60 рублей в год⁸⁰.

В декабре следующего года умерла Прасковья Васильевна, так что находившийся в ее пожизненном владении дом, в соответствии с завещанием Александра Алексеевича Кувшинова, достался их дочери Екатерине и был немедленно выставлен на аукционный торг⁸¹. Впрочем, приобретать его никто не торопился: несколько лет кряду дом раз за разом перевыставлялся, покуда, по неимению желающих, в 1829 году он не был утвержден за тем же самым Григорием Тихоновичем Киселевым, бывшим одним из кредиторов еще Прасковьи Кувшиновой⁸². К этому времени «полудом» представлял собой жалкое зрелище (см. приложение 3): вместо лавки на первом этаже было обустроено жилое помещение с двумя окнами (существующими в нынешнем виде), почти во всех рамах имелись битые стекла, а межэтажное перекрытие сильно перекосилось. Впрочем сохранялись и кое-какие остатки былой роскоши: дверь в единственное «зало» была «филейчатая, вырезная, росписана разною краскою, с четырьмя стеклами»⁸³, а потолок и стены в самом помещении были «ощекотурены с карнизом и росписаны живописью»⁸⁴.

Новый владелец, купец Григорий Тихонович Киселев (ок. 1779 — 17.12.1829⁸⁵), умер спустя 3 месяца после приобретения дома. Времена те еще не отличались мягкостью нравов, так что в записи о смерти в соответствующих графах читаем суровые «не исповедован за расколом» и «не сподоблен погребения по расколу». Из-за кратковременности пребывания «полудома» в руках Григория Тихоновича, подробный рассказ об этом лице следует отложить до более удобного случая. Скажем только, что основной сферой его деятельности был трактирный промысел — Киселев был довольно заметной фигурой среди содержателей подобных заведений в Ярославле 1820-х гг. Кроме того, в 1821 — 1824 гг. Григорий Тихонович служил гласным городской думы, а в 1824 — ремесленным головой⁸⁶. После его смерти остались жена Прасковья Ивановна (род. ок. 1780 — 07.11.1865⁸⁷) и сыновья Николай (род. ок. 1808 — ум. 20.06.1860), к тому времени также успевшим побыть гласным думы, Александр (р. ок. 1810 — ум. 1844) и Петр (р. ок. 1813 — ум. 06.06.1842) — любопытно, что два старших сына исповедовали уже «официальное» православие⁸⁸ — все они и стали наследниками имущества и дела Григория Тихоновича. Прасковья Ивановна уверенно перехватила бразды правления империей трактиров, рестораций и питейных домов покойного супруга: в 1830-е гг. она содержала гостиницы «Толчковская» в собственном доме за Которослью, «Санкт-Петербургская» в центре города и ресторации «Ярославская» и «Московская» во 2-й и 1-й его частях⁸⁹.

Сами Киселевы проживали в Предтеченском приходе (думается, в приобретенном Григорием Тихоновичем еще в 1821 году на аукционе доме Посниковых на углу Широкой и Мичуровской улиц — нынешний дом № 107 по Большой Федоровской улице)⁹⁰, так что «полудом» в бывшем Свежерыбном ряду, а ныне — Спасонагородской улице, был лишь крохотным дополнениям к их недвижимым активам. Открывать трактирное заведение вплотную к квартире протоиерея кафедрального собора им бы никто не позволил, так что дом, скорее всего, сдавался внаем под жилье.

В декабре 1836 года Прасковья Ивановна и ее подросшие дети, «рассуждая между собою о круге управления между собою торговых дел, имеемых в распоряжении заведениях и о недвижимом имении», провели раздел в своем общем наследственном имуществе⁹¹. Старшему сыну Николаю отошли четыре дома в Ярославле: один каменный — на Вологодской улице в Линии постоялых дворов (ныне Комсомольская улица), а три других (два каменных и один деревянный) — в Закоторосльной части (при первых двух состояли солодовенный и пивоваренный заводы). Также ему досталась часть арендованных помещений для «заведений», для складки «хлебного товара», «питей» и «съестных припасов» и два деревянных трактирных балагана: в Ростове и на Нижегородской ярмарке «близ плашкоутного моста через Оку». Как самостоятельный купец Николай Григорьевич занимался хлебной и бакалейной торговлей: в 1840-е — 1850-е гг. ему принадлежали две — три лавки в Мучной линии, в которых он (сам и с приказчиками) торговал мукой, крупой, маслом, сальными свечами и солью с годовым оборотом от 3500 до 5500 рублей серебром⁹².

Затем настала очередь отдела среднего брата, Александра: в октябре 1838 года из общего с матерью и братом имения ему отошло также некоторое количество арендуемых «заведений» и складочных помещений, а также три каменных дома в Ярославле: бывший Кувшиновой на Спасонагородской, бывший Чухиных в Линии постоялых дворов и солодовенный завод за Которослью⁹³.

Старый кувшиновский дом Александру Григорьевичу был явно ни к чему, поэтому уже в марте 1839 года он продает его крестьянину деревни Баканова Пятовской волости Ярославского уезда Андрею Афанасьеву (то есть Афанасьевичу, фамилии он не имел; 19.08.1774 — 04.05.1840⁹⁴) за 3000 рублей ассигнациями⁹⁵.

Есть и другая причина для продажи: к этому времени Киселев-младший успел накопить долгов и вскоре был объявлен несостоятельным плательщиком⁹⁶. На удовлетворение взысканий разных кредиторов в июле 1841 года все его активы были выставлены на торги, на которых удалось выручить 28737 рублей 17 копеек, которые и были розданы заимодавцам (причем ситуация была настолько тяжелой, что большинство согласилось получить по 60 и даже по 40 копеек за рубль долга)⁹⁷. Недвижимым имуществом Александра Григорьевича были трехэтажный каменный дом на Большой линии и каменный солодовенный завод за Которослью на Предтеченской улице близ церкви⁹⁸. Дом в итоге приобрела генерал-майорша Варвара Александровна Гулевич за 7100 рублей серебром⁹⁹, а завод — старший брат Николай Киселев за 600¹⁰⁰.

Что же касается младшего брата, Петра Григорьевича Киселева, то еще в 1838 году он находился «в таком болезненном положении, что из дому выехать никак не мог»¹⁰¹. В июне 1842 года он умер от горячки будучи 29 лет от роду и был погребен «по раскольничью обряду при закладбищевской богадельне раскольнической» — нравы к тому времени уже заметно смягчились¹⁰².

Вот такой вот, совершенно не сказочный, сюжет о трех братьях.

Личность нового владельца дома на Спасонагородской, казенного крестьянина Андрея Афанасьева, совершенно загадочна. Нет никаких сведений о том, чем он мог заниматься и откуда у него были деньги на покупку недвижимости в центре Ярославля. Может быть, он давал деньги в долг под проценты (многие крестьяне свой путь в купцы начинали именно с этого). Может быть, он крайне успешно занимался отхожими промыслами (а может, что и тем, и другим) — за некоторые годы в росписях прихожан он просто не значится, хотя обычно отсутствующих все равно прописывали, ставя отметку об отлучке. Так или иначе, домом он владел лишь немногим дольше, чем Григорий Тихонович Киселев: чуть больше года. За два дня до смерти, 2 мая 1840 года, Андрей Афанасьевич подписывает завещание, в котором все свое имущество — а им и был только этот дом — отказывает жене своего покойного сына Ивана Анне Егоровне и ее дочерям Олимпиаде и Елизавете Ивановнам¹⁰³. Из собственноручной подписи Анны Егоровны в актовой книге мы узнаем их фамилию — Молчановы.

Итак, Анна Егоровна Молчанова (01.02.1814 — 01.02.1872¹⁰⁴) была дочерью крестьянина деревни Дряхлова казенной Крестобогородской волости Егора Терентьевича. В июле 1827 года, 13 лет от роду, ее выдают в одновотчинную деревню Баканово замуж за сына Андрея Афанасьевича Ивана (14.09.1812 — 1833¹⁰⁵), бывшего лишь немногим старше ее¹⁰⁶. В этом браке родились дочери Олимпиада (20.07.1831 — 12.05.1858¹⁰⁷) и Елизавета (род. 18.08.1833¹⁰⁸). Выше уже говорилось о том, что семья Андрея Афанасьевича как-то спорадически появлялась в числе прихожан своей сельской церкви. Нет ее и в росписях за 1833, 1835 и 1839 гг. Она внезапно появляется только в 1834, причем Анна Егоровна здесь уже 20-летняя вдова, а ее дочери в документе и вовсе не показаны¹⁰⁹ (за другие годы периода 1830-х росписи не сохранились). Более того: как рождение дочерей, так и смерть мужа не нашли свое отражение в метрических книгах приходской церкви за 1830—1833 гг. — вся семья находилась в отлучке и эти события происходили не здесь. В частности, старшая дочь Олимпиада родилась в Ярославле и была крещена во Власьевской церкви, а младшая Елизавета — уже после смерти отца в родной для матери церкви села Балакирева. Причем в последнем случае восприемницей при крещении была родная сестра Анны Егоровны Мария, дочь «санкт петербургского мещанина Егора Терентьева» — таким образом, находит свое подтверждение версия о высокой мобильности и успешной отходнической деятельности этой семьи.

Супруг Анны Егоровны успел приобрести недвижимое имение (на момент покупки, 17 января 1833 года, ему было 20 лет) — деревянный дом в деревне Кузякине на реке Пахме в Ярославском уезде и часть чересполосного владения в соседней пустоши Ломках (позднее — «Белый Лом»¹¹⁰), общей площадью примерно в 31 десятину (около 50 гектар) за 1500 рублей ассигнациями (напомним, что дом в Ярославле обойдется его отцу всего в два раза дороже); продавщицей была вольноотпущенная от поручика Николая Федоровича Бабарыкова Анна Андроновна Еропкина — дом и земля достались ей от бывшего помещика¹¹¹. В 1844—1849 гг. Анна Егоровна и ее совладелицы — дворянские девицы Надежда Сергеевна и Елизавета Александровна Борщовы — поделили чересполосное владение на отдельные участки¹¹².

Специальный геометрический план размежевания деревни Кузякина с принадлежащими к ней угодьями между совладельцами. 1844 год. А. Е. Молчанова владела участком под № 3 (ГАЯО. Ф. 459. Оп. 1. Д. 450. Л. 7, фрагмент).

Анна Егоровна с дочерями появляются в росписях прихожан ярославской Николо-Рубленской церкви довольно оперативно — уже в 1840 году¹¹³. В следующем году при них поселяется вдова Андрея Афанасьевича Екатерина Васильевна¹¹⁴ — ее пожизненное содержание было одним из условий его завещания, которое строго исполнялось вплоть до 6 апреля 1843 года¹¹⁵. Еще через 1,5 года Анна Егоровна «приживает» сына Демьяна, по крестном отце Ивановича (интересно, как к этому факту отнесся сосед, протоиерей Головщиков?), который жил вместе с законнорожденными дочерьми Молчановой вплоть до выдачи их в замужество, а затем — с одной матерью вплоть до 1859 года, в котором он не появился в списке прихожан Николо-Рубленской церкви¹¹⁶. Метрических книг этой церкви за 1858 и 1859 гг. не сохранилось, а потому неизвестно, что оборвало жизнь этого юноши.

План 5 землемерного квартала с обозначением части домовладений по Спасской (Спасонагородской) улице. 1 декабря 1848 года. Участок А. Е. Молчановой выделен желтым цветом (ГАЯО. Ф. 455. Оп. 1Яр. Д. 10827. Л. 5 об., 6).

Одно время Анна Егоровна пыталась было вести тяжбу с соседями Волгиными из-за ошибки в тексте купчей 1839 года, где вместо 3 саженей по лицу было указано 6: из-за этого она решила, что весь объем здания над проездом должен принадлежать ей, а та его половина, которая выходит окном на улицу, якобы самовольно захвачена. Волгины же, проживая здесь со времен постройки дома и имея на руках все документы, весьма убедительно объяснили Анне Егоровне ее неправоту: разделение этажа над проездом пополам между двумя соседними секциями было проведено изначально, и они, и все другие соседи-старожилы об этом прекрасно осведомлены¹¹⁷.

Зарисовка, изображающая суть конфликта. А. Е. Молчанова претендовала на оба маленьких прямоугольника. 1851 год (ГАЯО. Ф. 455. Оп. 1Яр. Д. 10832. Л. 5).

Своим дочерям крестьянка Молчанова подобрала довольно выгодные партии: старшая, Олимпиада, в 1851 году была выдана за ровесника — писца Ярославского совестного суда Федора Ивановича Голубинского¹¹⁸. Он происходил из духовного сословия (был сыном диакона) и по окончании уездного духовного училища избрал гражданскую стезю: сперва служил писцом в совестном суде, а с 1853 — в городовом магистрате: сперва протоколистом, затем секретарем. В 1866 году Федора Ивановича определили столоначальником Ярославского уездного суда, который был упразднен в следующем же году в результате судебных реформ Александра II, а Голубинский выбыл за штат и позднее был отправлен в отставку, окончив службу в чине губернского секретаря¹¹⁹.

Младшая дочь Елизавета была выдана замуж в ноябре 1852 года¹²⁰. Ее супругом стал служивший в Ярославле кондуктор II округа Корпуса инженеров военных поселений Петр Матвеевич Соколов (позднее он станет майором). В 1860-е гг. Соколов исполнял должность помощника ротного командира в Нижегородском училище Военного ведомства, а в 1870-е — начале 1880-х — эконома в Псковской военной гимназии¹²¹.

Поручителями (свидетелями) на свадьбе старшей дочери с обеих сторон были мелкие канцелярские служащие — от коллежского регистратора до губернского секретаря, что говорит о том, что Анна Егоровна каким-то образом была вхожа в эти круги, а не вела полувегетативную жизнь рантье, подобно соседям Бутиковым несколько десятилетий спустя (хотя имеются сведения и о том, что часть «полудома» занимали постояльцы — в частности, священник Иван Побединский¹²²). Кроме того, по прошению Молчановой, ее, начиная с 1852 года, приписали к ярославскому мещанскому обществу¹²³.

Разумеется, выдача дочерей замуж за каких-никаких, но лиц благородного сословия, требовала соответствующего приданого — вероятно, именно поэтому в 1851 году Анна Егоровна сперва закладывает пустошь Ломы за 300 рублей серебром, а в 1852 — и сам дом на Спасонагородской улице за 600¹²⁴. Заимодавцем в обоих случаях был один и тот же человек — титулярный советник Иван Михайлович Всесвятский.

Закладная на пустошь была выплачена сполна, так что вскоре Молчанова с дочерьми разделили ее между собой — каждой досталось собственное недвижимое имение в несколько десятин¹²⁵. А вот вторую закладную по дому Анна Егоровна погасить не смогла, и в 1859 году, в ответ на жалобы Всесвятского, согласилась на самостоятельное получение им доходов с дома вплоть до погашения долга¹²⁶.

Более того: за год до этого умирает Олимпиада Ивановна, и ее муж Федор Иванович Голубинский, полагая, что его дети Николай (26.10.1852 — 1859¹²⁷) и Александра (р. 12.03.1854¹²⁸), согласно тексту завещания Андрея Афанасьевича, имеют наследственное право на ? часть имения, въезжает в дом и занимает часть комнат. Молчанова же настаивала на том, что обе ее дочери по выдаче в замужество и так были достаточно награждены деньгами и недвижимостью, и с тех пор дом находится в ее единственном владении (на сторону матери встала и младшая дочь Елизавета, не имевшая на дом никаких видов¹²⁹). Судебные органы же встали на сторону Голубинского, постановив вовсе продать дом с аукциона в счет погашения давней задолженности Всесвятскому¹³⁰. Узнав об этом, из Нижнего Новгорода прибыл муж младшей дочери Молчановой, подпоручик Соколов, на первых торгах объявивший сумму в 1000 рублей. На переторжку явилась уже сама Анна Егоровна и объявила максимальную сумму 1100 рублей, формально выкупив свой дом обратно (явно обошлось не без помощи зятя)¹³¹. Прошел еще год и в сентябре 1863 года Голубинский решил наконец отказаться от своих притязаний — он и Соколова продали свои ? части дома Анне Егоровне за 806 рублей серебром¹³².

Это дало ей еще почти 10 лет спокойной жизни, и лишь после смерти Анны Егоровны, весной 1872 года, ее дочь штабс-капитанша Соколова и внучка Анна Федоровна, вышедшая к тому времени за канцелярского чиновника Ярославского сиротского суда Александра Васильевича Маслова¹³³, вступили в формальное владение домом на Спасонагородской, а в 1874 юридически его оформили¹³⁴. Интересный факт: председателем заседаний окружного суда по делу о вводе их во владение был коллежский асессор Алексей Алексеевич Кузмин — отец будущего поэта Серебряного века Михаила Кузмина, родившегося в Ярославле. Вскоре Алексей Алексеевич был переведен в Саратов, так что это было одно из его последних дел в Ярославле.

Повторять судебные баталии и семейные дрязги 10-летней давности на этот раз явно никто не хотел — Голубинский даже имел доверенность от Соколовой на представление ее интересов в наследственном деле¹³⁵. 15 февраля 1874 года состоялось заседание о вводе Соколовой и Масловой во владение «полудомом», а уже 14 марта они продали его крестьянину деревни Петровской Ишмановской волости Романов-Борисоглебского уезда Трифону Алексеевичу Иванову за 900 рублей серебром¹³⁶.

Итак, снова, как и за 35 лет до того, дом покупает крестьянин, однако на этот раз про него известно гораздо больше, чем про А. А. Молчанова. Трифон Алексеевич Иванов (25.01.1844 — 23.01.1888¹³⁷) родился в семье дворового человека помещика Алексея Платоновича Зезевитова в сельце Любилове Романов-Борисоглебского уезда. Он был крещен в церкви села Подберецкого и приходился, таким образом, в некотором роде земляком ярославской купеческой династии Друженковых, происходившей из самого этого села¹³⁸.

После отмены крепостного права Трифон Алексеевич, как и тысячи других бывших дворовых людей, оказался, по сути, брошенным на произвол судьбы: в отличие от крестьян, у дворовых не было ни домов, ни земли, которую они могли бы выкупить у помещика. В июле 1861 вся его семья была «уволена от обязательных отношений», а в марте 1872 она приписалась в крестьянское общество деревни Петровского Толгобольской волости¹³⁹ (вскоре эта пограничная деревня перешла в Ишмановскую волость Романов-Борисоглебского уезда). До этого, вероятно, они числились здесь «на птичьих правах».

В соседнем селении Трифон Алексеевич нашел себе невесту: в январе 1868 года он женится на «девице Параскеве Димитриевой» (12.10.1847 — 11.05.1914¹⁴⁰) из деревни Тарасова Медягинского сельского общества.

Уже в Ярославле в этом браке у них рождаются дети Елена (18.05.1869¹⁴¹), Николай (09.04.1872¹⁴²), Александр (17.08.1875¹⁴³), Дмитрий (27.10.1880¹⁴⁴) и Алексей (04.10.1882¹⁴⁵). Все, кроме Елены и Николая, были крещены уже в Николо-Рубленской церкви по новому месту жительства, причем крестным Александра был муж предыдущей владелицы, Александр Васильевич Маслов. Елена же была выдана замуж за крестьянина деревни Петрокова Копринской волости Рыбинского уезда Григория Степановича Барского, который в 1890-е гг. вместе с братом Дмитрием сперва содержал в Ярославле небольшой постоялый двор и извозчичье заведение на Рождественке (с общим годовым оборотом 2500 и чистой прибылью в 400 рублей), а затем стал заниматься подрядными работами по перевозке кладей¹⁴⁶.

Откуда же у обреченного, казалось бы, на нищету и лишения бывшего дворового человека взялись средства на покупку хоть и небольшого, но своего дома в центре Ярославля? Дело в том, что Трифон Алексеевич и Прасковья Дмитриевна обладали предпринимательскими качествами — и, соответственно, предпринимали.

В начале 1870-х гг. Трифон Алексеевич держит сапожную мастерскую в доме Шохиных на Большой линии (ныне дом 14 по Комсомольской улице), где «производит сапожное изделие по заказу с двумя работниками и двумя мальчиками»¹⁴⁷, а в начале 1880-х — лавку в торговых рядах, где «производит мелочную торговлю готовой обувью»¹⁴⁸ (к этому времени он уже записан в ярославское мещанство).

К середине 1870-х подтягивается и Прасковья Дмитриевна: сперва она занимается торговлей готовой обувью из ларя на Толкучем рынке (квартал вокруг Сретенской церкви)¹⁴⁹, а несколько лет спустя — уже заведует сапожной мастерской, состоящей из 5 работников. Мастерская к тому времени перебралась из наемного дома в собственный — как раз на Спасонагородской¹⁵⁰. Параллельно Иванова арендует у города питейный дом в здании у Московской заставы (находилась на месте нынешнего железнодорожного моста на Выемке), в котором нанятая приказчица занималась торговлей вином «распивочно и на вынос»¹⁵¹ (этот факт, возможно, сыграет не самую лучшую роль в дальнейшем). Видимо, Ивановы рассудили, что мужу приличнее сидеть в лавке и работать с клиентами, а жене — находиться дома и заниматься менеджментом.

Московская застава города Ярославля (фото И. Ф. Барщевского?), кон. 1880-х — нач. 1890-х гг. В каком-то из этих двух зданий и находился питейный дом П. Д. Ивановой (ГАЯО. Архивохранилище АВД. Оп. Н0. Ед. хр. 11530).

Кто знает, как дальше сложилась бы вся эта история, но в январе 1888 года, не дожив двух дней до своего 44-летия, от чахотки умирает Трифон Алексеевич. За две недели до смерти от составил духовное завещание, согласно которому «каменный полудом с комнатою назади, над общественным проездом» на Спасонагородской улице должен был перейти в пожизненное владение Прасковьи Дмитриевны, а после ее смерти — в полную собственность четырех их сыновей. Капитал же и движимость, в том числе «разного рода кожевенный товар, находящейся в арендуемой […] лавке у священно-церковно-служителей Сретенской церкви» становились полной собственностью его супруги. По собственной оценке завещателя, цена недвижимости составляла 2000 рублей, а движимости — 5000¹⁵².

Но что-то пошло совершенно не так: в августе 1889 года зять Трифона Алексеевича, Григорий Степанович Барский, просит Ярославский сиротский суд «в видах охранения интересов детей Иванова» назначить его их опекуном, каковую просьбу суд удовлетворяет¹⁵³.

У Барского не было никаких корыстных намерений: месяц спустя он подает прошение на имя Ярославского губернатора, в котором, в частности, пишет: «…Парасковья Иванова вместо забот о своих собственных и притом малолетних детях, повела жизнь безнравственную, впала в пьянство, сошлась с своим служащим, крестьянином Степаном Никифоровым Левиным 20 лет из Саратовской губернии, ныне состоящим в призыве на военную службу, с которым и вступила в незаконное сожительство. Детей же совершенно бросила, и дом, состоящий на долгу банку не уплачивает, лишая тем малолетних последних средств к существованию. Не имея возможности что-либо сделать к облегчению участи малолетних, я, как опекун, обращаюсь к особе Вашего Превосходительства и прошу произвести дознание о безнравственной жизни вдовы Парасковьи Дмитриевой Ивановой чрез местную ярославскую полицию и учредить опеку, чем и оказать малолетним Ваше высокое и милостивое внимание. […] При этом всепокорнейше прошу Степана Левина выслать в свое место жительства или, по крайней мере, удалить из дома Ивановой и её семейства…»¹⁵⁴

Тщетно: прошение Барского было подано 21 сентября, а уже 6 октября в части «О бракосочетавшихся» метрической книги Николо-Рубленской церкви появляется следующая запись: «Жених — Пензенской губернии города Керенска села Чернышова Николо-Китской волости государственный крестьянин Стефан Никоноров Левин, православного исповедания, первым браком, 21 год; невеста — ярославская мещанская вдова Параскева Дмитрева Иванова, православного исповедания, вторым браком, 52 года» (от волнения священник ошибся — все-таки ей было 42 года)¹⁵⁵.

Как к такому повороту событий отнеслись дети новобрачной, особенно старшие Елена и Николай, бывшие лишь чуть моложе нового отчима? Документы, кроме вышеприведенных писем Барского, об обстановке в семье Ивановых-Левиных молчат. В 1890 году Прасковья Дмитриевна продолжала торговать обувью в лавке на Толкучем рынке (годовой оборот 4000, чистая прибыль — 400 рублей), а 18-летний Николай Трифонович стал управлять отцовской сапожной мастерской в доме на Спасонагородской (7 рабочих, 3 подмастерьев, годовой оборот 2000, чистой прибыли 400 рублей)¹⁵⁶.

В ноябре того же года у «молодых» родилась дочь Екатерина Стефановна¹⁵⁷ — при этом крестными были дети Левиной от первого брака Александр и Елена Трифоновичи.

Постепенно обувное производство расширялось: в середине 1890-х гг. Прасковья Дмитриевна, немного изменившая свою фамилию на более звучную «Львина», надстраивает флигель в глубине участка (не сохранился) — в проекте он назван «теплой кладовой», но по своей планировке вполне мог использоваться и как мастерская.

Проект надстройки флигеля при доме П. Д. Львиной, 1895 год (ГАЯО. Ф. 80. Оп. 1. Д. 1075. Л. 2).

Согласно переписным листам Первой Всеобщей переписи населения Российской империи 1897 года в домовладении Прасковьи Дмитриевны (она и ее супруг стыдливо записаны как «Ивановы») имелось 3 квартиры: две в лицевом доме и одна во флигеле.

В первой квартире проживали служащий в земской типографии Василий Константинович Соболев с матерью Натальей Тимофеевной и квартирантом, студентом Демидовского юридического лицея Егором Тимофеевичем Богдановым, во второй — семья сапожника Александра Федоровича Богомолова из 4 человек, в третьей же — сама Львина («Иванова») с семьей, прислугой и работниками — всего 20 человек¹⁵⁸. Судя по документу, Степана Никаноровича «Иванова» до семейного предприятия все-таки не допускали — он указан комиссионером торгового дома «Гутман» — эта казанская фирма занималась производством и продажей фарфоровой посуды¹⁵⁹. Николай Трифонович в это время находился на военной службе и мастерскую содержал его брат Александр. Прасковья Дмитриевна же продолжала заниматься торговлей. Кроме того, при них находились кухарка, нянька, один служащий в лавке и 11 человек рабочих мастерской.

Наконец, обороты семейного предприятия достигли такого размаха, что в январе 1900 года П. Д. Львина и ее сыновья Николай и Александр, к тому времени записавшийся в норское мещанство (что заставило его это сделать?), для производства «общей торговли готовой обувью и кожевенными и другими товарами» учредили торговый дом «Прасковья Дмитриевна Львина с сыновьями» на правах полного товарищества с основным капиталом в 18000 рублей¹⁶⁰. Ведение всех книг и счетов и общее управление конторой возлагалось на Николая Трифоновича. Сама контора располагалась в Сретенском переулке в доме Павла Александровича Соколова (северная половина нынешнего дома № 5 по Депутатскому переулку; в 1902 году торговый дом приобретет южную его половину для склада товаров¹⁶¹). Торговый дом открыл свои действия с 15 февраля 1900 года. В том же году, ввиду смерти Барского и достижения всеми детьми положенного возраста, опека была снята¹⁶². В 1904 году третий сын Львиной, Дмитрий Трифонович, а в 1910 — и младший, Алексей (как и второй брат, оба они записались в мещане Норского посада), были приняты в члены торгового дома¹⁶³.

Объявление об учреждении торгового дома «Прасковья Дмитриевна Львина с сыновьями», 14 февраля 1900 года (ГАЯО. Ф. 509. Оп. 1. Д. 80. Л. 260).

Тем временем в семье Львиных-Ивановых творилось что-то неладное: сперва в январе 1903 года от порока сердца умирает 12-летняя дочь Львиной от второго брака Екатерина¹⁶⁴, а в июне того же года — сын Александра Трифоновича Александр, имевший 10 дней от роду; причина смерти — «от отравления карболовой кислотой»¹⁶⁵. 31 октября 1908 года вышел из дома и не вернулся Дмитрий Трифонович Иванов — поиски не дали результата, и его объявили безвестно отсутствующим¹⁶⁶. После него остался капитал в 9551 рубль 51 копейку, часть общего владения в доме на Спасонагородской, полугодовалая дочь Клавдия и жена Анна Ивановна. Последняя временно заняла место супруга среди членов торгового дома, но летом 1912 года отказалась от него по неимению «возможности активно и физически нести надлежащий […] труд наравне с другими членами» (хотя окончательно она оформила выход лишь в феврале 1916)¹⁶⁷.

В 1906 году торговый дом открыл собственное заводское производство обуви на углу Большой Рыбинской и Петровской улиц в 90 землемерном квартале Ярославля (сейчас на этом месте находится дом № 17/57 по проспекту Толбухина). В 1902—1903 гг. на этом участке находился войлочный завод купца Николая Семеновича Байбородина, построенный им на приобретенных у различных владельцев участках¹⁶⁸. В 1902 году Байбородин заложил его ярославской купеческой вдове Александре Ивановне Люсиновой за 16200 рублей¹⁶⁹. После ее смерти в июле 1904 года закладная досталась ее малолетним детям Нине, Александре, Елене и Николаю Ивановичам, а в 1906 году она была просрочена и завод перешел в их собственность¹⁷⁰. Тогда же торговый дом П. Д. Львиной взял его в аренду за плату 1200 рублей в год (впрочем, он мог арендовать его еще у Байбородина), а 3 года спустя — в декабре 1909 — приобрел его в собственность за 24000 рублей¹⁷¹.

План посадно-гамбургского и валено-сапожного заводов торгового дома «П. Д. Львина с сыновьями» и проект на постройку при них каменного здания для котельной. 1911 год (ГАЯО. Ф. 80. Оп. 2. Д. 50. Л. 8 об.).

План посадно-гамбургского и валено-сапожного заводов торгового дома «П. Д. Львина с сыновьями» и проект на постройку при них каменного здания для котельной. 1911 год¹⁷² (ГАЯО. Ф. 80. Оп. 2. Д. 50. Л. 8 об.).

В 1908—1909 гг. на заводе работало 29–30 человек, в 1911 — 85, в 1914 — 122. В 1915 году рабочих было 118, товара производилось на 230000 рублей, в 1916 — 105, с производительностью на 135000 рублей в год¹⁷³. К 1910 году, помимо завода, торговый дом имел 4 магазина в Ярославле — 3 обувных и 1 кожевенный, 2 магазина в Ростове и 1 на Нижегородской ярмарке¹⁷⁴. Кроме того, фирма участвовала в выставках как в России, так и за рубежом: в 1907 году она получила серебряную медаль от Императорского Доно-Кубано-Терского сельскохозяйственного общества в Ростове-на-Дону, и от него же — большую золотую в 1912; в 1908 торговый дом был награжден серебряной медалью Министерства земледелия и государственных имуществ; наконец, в 1912 «П. Д. Львина с сыновьями» участвовал в Международной выставке в Риме, где получил большую золотую медаль и гран-при¹⁷⁵. В 1913—1915 гг., на волне успеха, торговый дом даже имел свое отделение в Москве — в доме Бабурина близ Варваринских ворот на Солянке¹⁷⁶. Примерно в то же время фирма заказала автомобиль (всего тогда в Ярославле имелось 8 автовладельцев), но он был поврежден в пути и так и не был выкуплен. Пока с Управлением Северной железной дороги шло разбирательство о компенсации, стало не до того — автомобиль так и стоял в запечатанном вагоне на Московском вокзале, неизвестна даже его марка¹⁷⁷.

Полный бланк торгового дома, 1910 год (ГАЯО. Ф. 509. Оп. 2. Д. 1708. Л. 178).

Реклама торгового дома, сентябрь — ноябрь 1912 года (Голос. Ежедневная газета, издаваемая в Ярославле Н. П. Дружининым и К. Ф. Некрасовым. № № 227. С. 1, 278. С. 1). Реклама торгового дома, сентябрь — ноябрь 1912 года (Голос. Ежедневная газета, издаваемая в Ярославле Н. П. Дружининым и К. Ф. Некрасовым. № № 227. С. 1, 278. С. 1).

Реклама торгового дома, сентябрь — ноябрь 1912 года (Голос. Ежедневная газета, издаваемая в Ярославле Н. П. Дружининым и К. Ф. Некрасовым. № № 227. С. 1, 278. С. 1).

Самым деятельным из братьев Ивановых был старший, Николай. После приобретения торговым домом завода на углу Большой Рыбинской и Петровской, Иванов, как и другие крупные промышленники и предприниматели, начал принимать участие в общественной жизни города: с 1909 по 1914 гг. он занимал должность директора Ярославского губернского попечительного о тюрьмах общества, был старостой Иоанно-Рыльской церкви при исправительном арестантском отделении (ныне дом № 12 по Угличской улице)¹⁷⁸, а в 1913 году вместе с другими представителями от города Николай Трифонович состоял членом раскладочного по промысловому налогу присутствия¹⁷⁹.

В 1912 году еще одним членом торгового дома, со взносом пая 15000 рублей, был принят бывший управляющий Ярославского отделения товарищества Российско-Американской резиновой мануфактуры «Треугольник» Гавриил Федотович Тимофеев¹⁸⁰, писавший в уведомительном циркуляре: «моя долголетняя практика в кожевенной и обувной отраслях у солидных фирм дает мне право надеяться на Ваше искреннее и доброе расположение как лично ко мне, так и к торговому дому, членом которого я буду состоять»¹⁸¹. Последний же с этого момента перестал быть семейным предприятием и стал именоваться «Прасковья Дмитриевна Львина с сыновьями и компанией».

Логотип торгового дома, 1912 год (ГАЯО. Ф. 509. Оп. 2. Д. 1708. Л. 330, фрагмент).

Учредительница торгового дома, Прасковья Дмитриевна, умерла в мае 1914 года, пережив обоих своих мужей (С. Н. Левин умер в январе 1911¹⁸²). Она прошла путь от ларька на Толкучем рынке до обувной фабрики с многотысячными оборотами, но так до конца жизни и не сумела освоить грамоту. В записи в метрической книге причиной смерти без обиняков указана «болезнь печени». Расходы на похороны и на памятник на Леонтьевском кладбище обошлись в 2410 рублей¹⁸³. По стечению обстоятельств дом на Спасонагородской, в котором проживала Львина, задней стороной выходил на владение другой Прасковьи Дмитриевны — Антиповой, бывшей как будто полной ее противоположностью. Они были почти ровесницами и прожили примерно одинаково долго (П. Д. Антипова умерла в июне 1916 года¹⁸⁴).

Объявления о смерти и панихидах по П. Д. Львиной (Голос. Ежедневная газета, издаваемая в Ярославле. 1914. № 109. С. 1).

Еще в 1913 году дела торгового дома начали принимать неблагоприятный оборот, и ему потребовались свободные средства, для которых решено было прибегнуть к вексельным займам. По городу поползли слухи: в сатирическом журнале «Микроскоп» была напечатана заметка «Еще один полет» о якобы закрытии кредита торговому дому и готовящейся его ликвидации. Ивановы подали на журнал в суд по обвинению в клевете. В свою очередь управляющие Ярославскими отделениями Государственного и Соединенного банка — барон Борис Иванович Менгден фон Альтенвога и Илья Исаакович Зак готовы были свидетельствовать, что торговый дом, будучи их клиентом, аккуратно проводит платежи по учитываемым векселям, и что о закрытии кредита не может идти и речи¹⁸⁵ (судебное разбирательство кончилось ничем по неявке сторон).

Тем не менее в конце октября 1913 года торговый дом сделал заем в 75000 рублей в Ярославском отделении Государственного банка под залог 7700 пудов шерсти. Уже тогда, кажется, имелись какие-то нехорошие предчувствия: барон Менгден даже телеграфировал из Петербурга: «Настоятельно необходимо поддержать Львиных выдачей ссуды»¹⁸⁶. Всю первую половину 1914 года торговый дом просил банк отсрочить дату выплаты ссуды, последний срок чему истек 28 августа: необходимо было или выкупить шерсть (часть которой была отправлена на Нижегородскую ярмарку, но так и не была реализована), или перезаложить ее¹⁸⁷. На 15 декабря долг «П. Д. Львиной» банку по векселям и по залогу составлял более 175000 рублей¹⁸⁸.

Реклама торгового дома, июль 1914 года (Голос. Ежедневная газета, издаваемая в Ярославле. 1914. № 168. С. 1).

К этому времени подтянулись другие кредиторы¹⁸⁹. На их собрании, состоявшемся в начале октября 1914 года в гостинице «Бристоль» член торгового дома Г. Ф. Тимофеев заявил, что «в настоящее время торговый дом в виду войны и общего кризиса на рынке переживает затруднительное материальное положение и не может оправдывать срочных платежей… В настоящее время в виду возможности получить большой казенный заказ на поставку сапог в действующую армию, каковой, по их словам, может дать до 12000 р. в месяц чистой прибыли, торговый дом просит кредиторов… предоставить торговому дому 2-х недельный срок для выработки подробностей дохода…»¹⁹⁰. Кредиторы пошли навстречу, но вместе с тем пригласили эксперта Московского окружного суда бухгалтера А. В. Салова проверить баланс торгового дома. Он нашел счетоводство полностью запущенным: конторские книги не велись с ноября 1913, а после этого все сведения о доходах и расходах записывались на отдельных листах бумаги. Актив торгового дома был определен Саловым в 549995,6 рублей, пассив — в 836149,66 рублей, что давало примерно 65 копеек на кредиторский рубль¹⁹¹ (а это значит, что даже при ликвидации имущества торгового дома полностью рассчитаться с кредиторами тот не сможет).

«Премьеры из барбосного ряда». Карикатура на обложке сатирического журнала явно намекает на положение торгового дома (Микроскоп. Еженедельный ярославский сатирический журнал. 1914. № 5).

На обещанном втором собрании 2 недели спустя кредиторы вновь пошли навстречу торговому дому: фабрика вовсю работала, казенный заказ давал гарантированный доход, а ликвидация имущества торгового дома в условиях военного времени принесла бы сумму сильно меньшую, чем сумма его долга заимодавцам¹⁹².

Тем не менее один из них не выдержал: 12 ноября 1914 поверенный кожевенных заводов акционерного общества «Оскар Вильденберг» Федор Дмитриевич Мешковский подал прошение в Ярославский окружный суд о признании торгового дома несостоятельным должником и заключении его членов под стражу¹⁹³.

В поданном протесте Ивановы и Тимофеев указывали на невозможность такового требования, во-первых потому, что из них глава фирмы, ярославский купец Николай Трифонович Иванов, был призван в Государственное ополчение в качестве зауряд-военного чиновника и находился на театре военных действий в составе 115-й Ярославской пешей дружины в должности казначея, так что все иски к нему, согласно законам, должны быть приостановлены до приведения армии на мирное положение¹⁹⁴. Во-вторых, торговый дом был не согласен с оценкой бухгалтера Салова, который в некоторых статьях актива, якобы по указаниям кредиторов, произвольно сделал скидки от 50 до 80%, сильно его обесценив. К этому Ивановы присовокупили тот факт, что их фабрика механической обуви в настоящее время занимается исключительно производством сапог для армии, до 500 пар в сутки, так что этот казенный заказ в значительной степени способен восстановить упадок в делах фирмы¹⁹⁵.

Примерно так и вышло: в самом начале 1915 года торговый дом представил в окружный суд удостоверение Ярославского полициймейстера Михаила Осиповича Доливо-Добровольского о том, что фабрика торгового дома «П. Д. Львина с сыновьями и компанией» еще с начала октября 1914 года занимается изготовлением сапог для армии; за каждую пару Городская общественная приемная комиссия платит по 8 рублей 50 копеек, и уже в период с 9 ноября по 23 декабря ею принято 11287 пар сапог, так что есть все основания полагать о доведении ежедневной выработки до 1000 пар¹⁹⁶. Вместе с тем Ярославские отделения Государственного и Соединенного банков подтвердили устойчивое положение торгового дома; к тому же, заложенные в них шерсть и кожевенный товар с начала военных действий значительно выросли в цене, так что за платежеспособность «П. Д. Львиной» можно было не беспокоиться¹⁹⁷. Более того: по личному распоряжению губернатора фабрика еще в ноябре 1914 года была передана в распоряжение полицеймейстера¹⁹⁸, так что теперь торговый дом и вовсе оказывался как за каменной стеной.

Образец бланка фабрики, 1915 год. В названии указано, что она состоит в распоряжении городской общественной приемной комиссии (ГАЯО. Ф. 518. Оп. 1. Д. 513. Л. 280).

В мае 1915 года инициатор дела о банкротстве, поверенный кожевенных заводов «Оскар Вильденберг» Ф. Д. Мешковский ходатайствовал о прекращении производства по своему иску, но другие кредиторы, указывая, что торговый дом, исполняя военные заказы, имеет возможность постепенно расплатиться с ними, настояли на продолжении дела. Суд поддержал последних, торговый дом подал апелляцию, и в августе дело было отправлено в вышестоящую инстанцию — Московскую судебную палату. Та подтвердила определение окружного суда¹⁹⁹. В июне того же года Анна Ивановна Иванова (жена Дмитрия Трифоновича, того, что пропал без вести) писала в своем отчете сиротскому суду: «…Придется довольствоваться тем, что кредиторы милостивы и благодаря сделкам не объявят торговый дом и всех его членов несостоятельными должниками со всеми неприятными последствиями. […] Я исполняла обязанности кассирши в торговом доме и получала жалование, которое служило источником моего существования. Несмотря на то, что торговый дом закрыл свой единственный магазин, в котором я была кассиршей, члены торгового дома продолжают платить мне ежемесячное жалование и представляли бесплатно помещение для житья…»²⁰⁰ Кредиторы были милостивы: следующее ее прошение в суд от октября месяца имеет уже другой тон: «…Благодаря поставке сапог для действующей армии у торгового дома появилась возможность платить по своим долгам… Некоторая часть кредиторов уже получила удовлетворение…»²⁰¹

И действительно, к весне 1916 года торговому дому удалось расплатиться с главными кредиторами: Оскаром Вильденбергом (245737 рублей), Соединенным банком (211123 рубля) и Государственным банком (147955 рублей), а также со многими другими. Теперь уже актив фирмы превышал ее пассив более чем на 300000 рублей. В мае 1916 года Ярославский окружный суд прекратил, наконец, производство дела о банкротстве торгового дома, и его члены могли вздохнуть с облегчением²⁰².

К тому времени поменялся и их состав: в октябре 1915 года Алексей Трифонович Иванов добровольно вышел торгового дома, а в феврале 1916 в него были приняты нарвский мещанин Николай Иванович Юрканский и присяжный поверенный Григорий Миронович Вольф; каждый из них внес пай в 15000 рублей²⁰³ (возможно, они сыграли существенную роль в выплате кредита, но теперь «сыновей» Львиной в торговом доме стало меньше, чем посторонних лиц).

В октябре 1916 года на заседании членов торгового дома среди прочего было постановлено организовать его Главную контору, для которой снять помещение в доме Кокуевой на Театральной площади, а для увеличения производства солдатских сапог построить новый корпус для посадной и закройной мастерских, оборудовав его соответствующими машинами. Кроме того, было «единогласно утверждено, что отныне Торговый Дом никаких вексельных обязательств принимать на себя не должен»²⁰⁴.

Для расширения производства покупаются смежные участки с южной стороны 90 землемерного квартала, примыкающие к Большой Рождественской (ныне Большая Октябрьская) улице²⁰⁵.

Кроме того, тогда же у торгового дома «Анна Тимофеева и К^о» за 24000 рублей приобретается участок общей площадью в 2682 квадратных сажени (1,2 гектара) в Закоторосльной части в 137а и 137б кварталах по Большой и Малой Федоровской улицам²⁰⁶, где также будет размещаться сапожное производство: уже в 1917 году здесь работало 156 человек, годовая выработка продукции составила сумму чуть более 2 миллионов рублей (тогдашний адрес — Большая Федоровская, 20, ныне на территории завода «Хром», корпус напротив дома № 18а по Малой Пролетарской улице)²⁰⁷.

План земли и строений бывшего кожевенного завода торгового дома «П. Д. Львина с сыновьями и компанией» в Закоторосльной части, 1925—1926 гг. (ГАЯО. Ф. Р-208. Оп. 5. Д. 15. Л. 121).

Близость к полицеймейстеру, ведавшему заготовкой обуви для армии, вышла боком после Февральской революции: 7 марта Ярославский губернский временный исполнительный комитет общественного порядка (самообразовавшийся орган Временного Правительства) постановил арестовать счета М. О. Доливо-Добровольского, его жены Ираиды Павловны и все имущество торгового дома²⁰⁸. В краткой заметке под заголовком «Полицейские заготовщики обуви», помещенной в выпуске газеты «Голос» от 9 марта, пояснялось: «Постановление вызвано сведениями о крупных денежных злоупотреблениях полиции в связи с заготовкой обуви для армии»²⁰⁹.

9 марта торговый дом направил письмо председателю исполнительного комитета с жалобой на наносимый ущерб чести и достоинству фирмы. В письме уверялось, что все операции фабрики абсолютно прозрачны и могут быть проверены в любое время, поэтому торговый дом ходатайствует об отмене постановления комитета «для восстановления справедливости и доброго имени нашей фирмы, изготовившей для армии 573495 пар обуви», о передаче всего делопроизводства в ведение местного военно-промышленного комитета, а также о немедленном возобновлении снабжения фабрики сырьем, иначе занятые на ней 600 человек останутся без работы (общее количество рабочих и служащих торгового дома на тот момент составляло 806 человек)²¹⁰. Дело, как водилось в то время, спустили на тормозах: никакого криминала в делах торгового дома так и не нашли, официальной отмены постановления так и не дождались, а фабрика продолжала работать и расплачиваться с поставщиками и работниками. Разве что теперь на каждый чих испрашивалось разрешение временного исполнительного комитета, губернского комиссара Временного правительства или губернского комитета по снабжению армии при земской управе²¹¹.

Несмотря на арест счетов, в марте 1917 года Александр Трифонович Иванов за 45000 рублей купил у потомственной почетной гражданки Марии Николаевны Пошехоновой полукаменный дом на Дворянской улице в 55 землемерном квартале Ярославля (ныне дом № 24 по проспекту Октября)²¹². В том же месяце он с братом Алексеем независимо от торгового дома за 55000 рублей приобрел у ярославского купца Константина Егоровича Чувалдина собственный кожевенный завод в пустоши Мелехтине Даниловского уезда (при станции «Путятино» близ деревни Погорелок Богородской волости)²¹³, для управления которым будет создана фирма «А. Т. Иванов и К^о». В 1917 году на этом заводе работало 24 человека, сумма выработки составила 326,5 тысяч рублей²¹⁴.

А что же дом на Спасонагородской? После смерти Прасковьи Дмитриевны Львиной никто из ее сыновей не стал там жить: его сдавали в аренду за годовую плату от 72 до 600 рублей, в зависимости от квартиры. В общем и целом теперь это домовладение мало чем отличалось от соседнего бутиковского: 5 имевшихся в нем квартир арендовали мелкие торговцы, портные, столяры, мастеровые и т. п.; по переписи 1917 года здесь проживало всего 30 человек²¹⁵. Одной из квартиранток была Елена Трифоновна Барская, старшая сестра братьев Ивановых. Занималась она тем же, с чего все и начиналось: торговала «простонародной кожаной обувью» из лавки в ограде Сретенской церкви с оборотом 6000 рублей в год²¹⁶. Весь доход с дома братьев Ивановых в то время уходил на уплату налогов, страхование и ремонт, владеть им совместно было совершенно неудобно²¹⁷. В августе 1917 Ивановы продали Барской свои ¾ доли во владении за 15000 рублей²¹⁸. Последняя четверть оставалась за безвестно отсутствующим Дмитрием, и тогда же, в августе, опекунша над его имением Анна Ивановна Иванова написала прошение в сиротский суд о позволении ей продать подопечную долю в доме (тогда бы Елена Трифоновна стала единственной его владелицей), но почему-то задержала подачу бумаги: на входящем штампе стоит дата 25 ноября 1917 года²¹⁹.

Таким образом, Е. Т. Барская и опекунша А. И. Иванова стали последними владелицами этого «полудома».

Третье домовладение.

Это домовладение было самым крупным — оно состояло из двух «полных» домов. Первоначально, впрочем, каждый дом принадлежал разным владельцам: первым владельцем крайнего правого был купец Никита Никитич Сукин (ок. 1752/3 — ок. 1819/21²²⁰). Он происходил из жителей Тверицкой слободы и был сыном тамошнего посадского Никиты Ивановича и его жены Дарьи Степановны Сукиных. Никита Никитич был формальным хозяином дома, так как в постройку вложились своими капиталами также и его братья²²¹: Иван-старший (р. 20.01.1754 — после 1829²²²) и Иван-младший (20.05.1759 — 07.12.1784²²³).

Про Никиту Никитича известно крайне мало: никаких контрактов, заключенных на его имя, найти не удалось. Очевидно, что он, как и другие первые застройщики Свежерыбного ряда (а уж тем более происходивший из Тверицкой слободы), был рыбопромышленником.

Сохранился один контракт его младшего брата Ивана: в июне 1798 года тот заказал перевозку по воде принадлежащей ему ржи в количестве 550 четвертей (около 115300 л или 115,3 м³) из села Вахтина Даниловского уезда до Ярославля за 660 рублей²²⁴ — впрочем, торговлей хлебом занимались почти все купцы помимо своей основной специализации.

Целый дом Никите Никитичу был явно не по зубам: он дважды закладывал его²²⁵, но при этом в начале 1802 года здание все еще стояло «выстроенным вчерне»²²⁶. В том же году его брат Иван-старший стал единоличным владельцем дома: Никита Никитич, вдова Ивана-младшего Мария Ивановна и ее сын Лаврентий (р. 10.08.1785²²⁷) уступили ему свои доли (дом к тому времени уже был «наряжен и отделан по их дозволению одним им, Иваном»); первый — за уплату за него по последней закладной 1789 года со всеми тянущимися отсрочками 500 рублей, последние же — просто за 500 рублей²²⁸.

План 5 землемерного квартала, 14 марта 1814 года (копия 1848 года). Владение И. Н. Сукина обозначено литерой А. С правой стороны обозначен задуманный было им проезд во двор с надстроенным над ним жилым этажом — в случае его реализации выстроенный вскоре дом причта Спасо-Пробоинской церкви мог встать в одну линию «сплошной фасады» (ГАЯО. Ф. 455. Оп. 1Яр. Д. 10827. Л. 9 об., 10).

В 1820 году Сукин сдавал комнаты в верхнем этаже под квартиры: Ярославскому смотрителю судоходства капитану Луке Юрьевичу Рейбургу за 225 рублей и помещику подпоручику Никите Степановичу Головачеву за 145²²⁹.

В январе 1821 года Иван Никитич составляет духовное завещание, по которому дом, оцененный им в 6000 рублей, после его смерти должен был достаться его сыну Степану и дочери Анастасии, причем последней для жительства отводились покои на первом этаже (а значит, лавка была уже заделана)²³⁰. Дом к тому времени вновь был заложен в приказе общественного призрения на сумму в 3000 рублей, которые необходимо было уплатить для официального утверждения завещания. Эту обязанность принял на себя Степан Иванович Сукин, который временно проживал городе Уральске (бывшем Яицком городке) — он встретился с отцом на Макарьевской ярмарке и передал ему необходимые средства. Тот взнес в приказ 2800 рублей, а «достальные двести рублей издержал на свои надобности»; наконец, в мае же месяце 1823 года он «по настоящим положениям» и вовсе отменил завещание²³¹.

Неизвестно, что это было за положение: может быть, семейная ссора, может — финансовые затруднения. Так или иначе, менее, чем через год, в январе 1824 Иван Никитич продал свой дом за 10750 рублей ассигнациями соседу — ярославскому купцу Федору Дмитриевичу Волгину²³². Таким образом, Ф. Д. Волгин стал владельцем обеих правых секций здания.

В купеческой ведомости на 1825 год напротив имени купца 3-й гильдии Ивана Никитина Сукина указано: «в Ярославле торговли не производит»²³³, а в ведомости на 1826 год он уже не значится — видимо, перебрался к сыну в Уральск. Тем не менее, он вновь появляется в обывательской книге Ярославля 1829 года, в которой 75-летний Иван Никитич показан совсем нищим: за ним не было никакого недвижимого имущества, даже деревянного дома; занимался же он по прежнему рыбным промыслом²³⁴.

Новый владелец дома Сукиных, Федор Дмитриевич Волгин (26.02.1745 — 16.02.1828²³⁵) был, вместе с братом Иваном (29.08.1738 — 27.12.1801²³⁶), одним из первых застройщиков Свежерыбного ряда. Первоначально братьям Волгиным достался второй справа «дом» и комната над проездом, выходящая окнами на улицу. Таким образом, с 1824 года в это владение стали входить два из пяти первоначальных «полных» домов Свежерыбного ряда, то есть два из трех сохранившихся до наших дней. Волгины были коренными прихожанами Николо-Рубленской церкви, к которой позднее будут относится дома на Спасонагородской — уже в самой ранней росписи прихожан за 1737 год указаны родители Федора и Ивана: Дмитрий Михайлович и его жена Матрона Петровна; следующим за ними показан Иван Михайлович Волгин — очевидно старший брат отца²³⁷.

Истории Ивана Дмитриевича Волгина мы уже вкратце касались в разделе про первое домовладение: он не был так успешен, как его младший брат Федор, и в 1800 году по неимению капитала перешел из купеческого сословия в мещанское; вскоре после его смерти его жена и пасынок продали свои лавки. Вероятно, еще при жизни свою долю в четвертом «доме» уступил брату и сам Иван.

Федор же Дмитриевич прочно держался в купеческом сословии и был весьма активным предпринимателем. Как и положено, сперва он занимался рыбой: в самом раннем сохранившемся из контрактов Волгина — за 1785 год (о найме работника), в одном из пунктов говорится: «Когда ж я […] от вышеписанного хазяина послан буду для покупания по ево торгоборству свежей рыбы и дастся от него, хазяина, денежная на ту покупку сумма, то оную беречь и понапрасну не тратить, а покупку иметь рыбы без всякой излишней передачи…»²³⁸

Сохранился реестр одного из постоянных покупателей, благодаря которому мы можем узнать ассортимент товара, продававшегося в лавке Федора Дмитриевича в 1794 году²³⁹: это икра простая, малосольная (единственный товар, чью цену можно установить по документу — 25 копеек за фунт) и «паисная» икра, вязига (съедобная хорда осетровых рыб) в пучках, «стерлятки», «окуньки», лещи, щуки, налимы, ерши, севрюги, осетрина, язи и «белая рыбица». Иногда в лавку нанимались специальные «сидельцы»²⁴⁰.

Выше уже говорилось о совместных закупках Волгиным с соседом М. А. Кузнецовым «разных родов белевой рыбы» на Белом озере²⁴¹. Рыба, в том числе «озерная мелочь, юрки и налим», поставлялась по Шексне и Волге на судах со специальными деревянными ящиками²⁴². Вниз по Волге, до Симбирска, за рыбой также ходили собственные суда Федора Дмитриевича, которые в документах значатся либо как просто «прорезная», либо как «прорезное судно, называемое тихвинка»²⁴³ — надо полагать, что в их днище был «прорезан» своеобразный бассейн с сетью, в котором в пути содержалась живая рыба.

Торговал Волгин не только в Ярославле: так, в 1814 году им было отправлено в Петербург 25 бочек икры весом 717 пудов²⁴⁴, а в 1815 — заказана транспортировка от Самары до Макарьевской ярмарки «тавару до четырех тысяч пудов, а имянно: икры, и рыбы, и шкуры, и осолаткова корня, и везиги»²⁴⁵.

Кроме того, не знающий грамоты Федор Дмитриевич служил одно время ратманом (рядовым членом) Ярославского городового магистрата (каких-либо других сведений о его общественной деятельности отыскать не удалось).

Сургучный оттиск печати (на документе 1791 года) ратмана Ярославского городового магистрата Ф. Д. Волгина с вензелем «Ф. В." (ГАЯО. Ф. 150. Оп. 2. Д. 138. Л. 51, фрагмент).

Пример соседей Федора Дмитриевича показывал, что на одной торговле рыбой не выедешь: в феврале 1802 года он вместе с Иваном Матвеевичем Кубасовым (за него Волгин выдал свою дочь Анну²⁴⁶) покупают лавку «о двух затворах» в Хрустальном ряду (позднее он стал называться Железным рядом; был пристроен к внешней стене Спасского монастыря со стороны нынешней Богоявленской площади); через 8 лет Кубасов уступил ему свою долю и продал еще одну лавку в том же ряду²⁴⁷ (еще через 20 лет Иван Матвеевич будет простым мещанином, и сын Волгина Константин по сходной цене сдаст ему для жительства свой деревянный дом на Власьевской улице²⁴⁸).

Кроме того, еще в 1790-е гг. Федор Дмитриевич занимался хлебной торговлей, которой, как говорилось выше, почти никто из купцов не чурался — дело заведомо выгодное. Поначалу он закупал пшеницу в тогдашнем крупном центре хлебного торга — городе Чистополе Казанской губернии²⁴⁹, а позднее — в перехватившем у него лидерство селе Новодевичьем Симбирской губернии²⁵⁰. Обычно размер партии равнялся 500–600 четвертям (ок. 105–126 тысяч литров, т. е. 105–126 м³).

Затем ассортимент торговли еще более расширяется, а рыбный товар отходит на второй план. В 1813—1819 гг. Федор Дмитриевич закупал в Вологде «сахар рефенад и мелюс» партиями по 50–60 бочек (в 1819 — 136 бочек!) и отправлял его на Макарьевскую и Нижегородскую ярмарки²⁵¹. На нее же в 1817 году была послана партия из 8 ящиков фарфоровой и стеклянной посуды и 150 пудов «полубелого» стекла²⁵².

В столицу, кроме упоминавшейся ранее икры, отправлялись и другие товары: в 1814 году — 100 глыб «мыла ядрового»²⁵³, в 1816 — груз «стекла полубелого сто сорок ящиков […], уральской паисной икры дватцать бочек […], белого мыла сто пятьдесят четыре ящика […], мыла желтого дватцать девять глыб […], вязиги уральской восемь тюков […], асалоцкова корню тритцать девять кулей […], сомовьева клею семнатцать кулей […], уральского осетринова клею деветь кулей […], всего весу три тысячи двести сорок шесть пудов десеть фунтов…»²⁵⁴, а в 1823 — партия из 32 тысяч гвоздей²⁵⁵.

Обычно для помощи в торговле Федор Дмитриевич нанимал пару приказчиков сроком на три года: старший за весь срок службы у Волгина получал 1600 рублей, младший — от 500 до 650²⁵⁶.

Согласно купеческим ведомостям 1825—1827 гг., ярославский купец 2-й гильдии Федор Дмитриевич Волгин торговал «свежерыбным, железным и фарфоровым товарами оптом и в розницу»²⁵⁷.

В 1824 году он пересекается с восходящей звездой ярославского хлебного рынка — купцом Иваном Григорьевичем Крохоняткиным. Последний продал Волгину своего товара (муки, солода, пшена, гречневой крупы и т. д.) на сумму в 14985 рублей²⁵⁸. В дальнейшем их потомки породнятся, об этом будет рассказано ниже.

В 1762 году Федор Дмитриевич женился на ярославской посадской Ульяне Андреевне (ок. 1744/50 — 29.03.1786)²⁵⁹. В этом браке родились, в частности, сыновья Константин (21.05.1781 — 19.01.1836²⁶⁰) и Александр (05.06.1784 — 09.11.1830²⁶¹). Им, а также его третьей жене Варваре Степановне (ок. 1772 — 1847²⁶²), и достались дома Федора Дмитриевича в Свежерыбном ряду после его смерти в феврале 1828 года.

Про младшего сына Александра известно немного: в 1811 году он исполнял общественную должность члена по судоходной части в Рыбинске²⁶³, а после начала самостоятельной предпринимательской деятельности старшего брата оставался при отце и помогал ему в торговле. В 1817—1823 гг. Александр Федорович Волгин арендовал свежерыбные лавки на Ростовской улице у соседа по кварталу, Ивана Осиповича Мухина (на иллюстрации выше с планом 1814 года это здание в верхней левой части, примыкающее к внутриквартальному проезду)²⁶⁴, а в 1829, уже после смерти отца — две лавки по Фарфоровому ряду в Новом гостином дворе²⁶⁵, но вскоре и сам умер, не оставив потомства.

Его старший брат Константин Федорович также начинал, помогая отцу в коммерции, и также, как потом это будет делать Александр, расписывался за него (неграмотного) под документами — первая такая сохранившаяся подпись датируется 1799 годом²⁶⁶. В апреле 1809 года Константин Волгин женился на дочери купца Тимофея Павловича Галактионова Надежде (03.09.1795 — 14.01.1862)²⁶⁷, что предопределило его коммерческие интересы (либо наоборот, интересы привели к женитьбе): Галактионовы, до возвышения династии Пастуховых, были крупнейшими торговцами железом в Ярославле. Поэтому, все еще состоя с отцом в одном капитале, Константин начинает вести собственную предпринимательскую деятельность. Самый ранний из обнаруженных его контрактов датируется 1811 годом — он поставляет в Тверь «резного железа тонкого Лазорева и Голицына заводов весом тысячу пять сот пудов»²⁶⁸; в 1815 Волгин-младший от своего имени торговал в отцовской лавке в Железном (бывшем Хрустальном) ряду, в которую обычно нанималось по 2–3 приказчика, получавших в год за свою службу от 500 до 1500 рублей²⁶⁹.

В начале 1820-х Константин Федорович поставлял свой товар (железо прутовое, шинное, полосное, резное и листовое; чугунные горшки, печные вьюшки, одно- и двухпудовые гири и т. п.) тысячепудовыми партиями в Весь Егонскую (Весьегонск)²⁷⁰, но затем полностью переключился на столицу. В Санкт-Петербург Волгин отправлял на продажу преимущественно уже не сырье, а мелкие железные изделия: «строевые» и «щекотурные» гвозди, костыльки, чугунные вьюшки и прочий «разный железный товар» (видимо, ассортимент был настолько широк, что перечислять его в текстах контрактов было затруднительно)²⁷¹; размеры партий были сравнительно небольшими — в среднем их вес не достигал 1000 пудов.

Изредка попадался и «непрофильный» товар: так, в 1828 году Волгин заказал доставку до столицы партии собственного мела весом в 2000 пудов, а в 1832 — 171 бочонок тульского меда общим весом в 936 пудов²⁷².

Исправлял Константин Федорович и общественные должности: тогда как его отец в свое время был ратманом городового магистрата, Волгин-сын в 1824—1827 гг. занимал в нем пост бургомистра²⁷³. Согласно обывательской книге 1829 года, специализацией купца 2-й гильдии К. Ф. Волгина была торговля свежерыбным, железным и фарфоровым товарами²⁷⁴. Первый и последний, видимо, занимали далеко не главную роль и просто перешли по наследству, хотя в 1827—1833 гг. Константин Федорович и снимал у города 2 лавки под № № 132 и 133 в Новом гостином дворе с платой в 420–660 рублей за три года²⁷⁵, а в 1831 и 1832 гг. — нанимал приказчиков для «продажи в особой лавке фарфорового, фаянсового, стеклянного и прочего приличествующего к тому товара» (после его смерти наследники насчитали в ней товара на сумму в 29000 рублей ассигнациями)²⁷⁶.

В браке с Надеждой Тимофеевной у Константина Федоровича родились, в частности, сын Николай (15.10.1817 — 15.01.1900²⁷⁷) и дочери Ольга (15.06.1814 — 19.05.1888²⁷⁸) и Ираида (06.02.1827 — 24.06.1904²⁷⁹)

Ольгу Константиновну в октябре 1831 года выдали замуж за сына Ивана Григорьевича Крохоняткина Андрея (05.08.1811 — 08.08.1878²⁸⁰); Ираиду же — в феврале 1848 года за ярославского купца Егора Семеновича Горошкова (01.04.1806 — 06.01.1856, это был его третий брак²⁸¹).

Таким образом, после смерти К. Ф. Волгина в доме на Спасонагородской остались жить его вдова Надежда и сын Николай Константинович. Последний в 1840 году женился на дочери ярославского купца Семена Григорьевича Сырейщикова Александре, которая через полтора года умерла «от простуды после родов», а 2 недели спустя за ней последовала их дочь Мария²⁸². После этого Николай Волгин на всю жизнь остался бездетным вдовцом.

Согласно составленной в 1844 году обывательской книге города Ярославля, Надежда Тимофеевна Волгина владела тремя каменными двухэтажными домами и двумя двухэтажными лавками в Старом Железном ряду под № № 8, 9, 12 и 13. Занималась она при этом торговлей «мелочным и гуртовым железным товаром»²⁸³. В том же году купцы 2-й гильдии Волгины были возведены в сословие потомственных почетных граждан — для этого, по действовавшим тогда законам, необходимо было непрерывно состоять во 2-й гильдии 20 лет без серьезных проблем (вроде несостоятельности по долгам или судебных разбирательств)²⁸⁴.

Впрочем, серьезные проблемы не заставили себя долго ждать: уже в 1847 году Николай Константинович значился купцом теперь 3-й гильдии и имел одну лавку в Железном ряду, в которой торговал сам при годовом обороте на 5000 рублей серебром²⁸⁵, не чураясь при этом заказов вроде поставки говядины для 3-го учебного карабинерного полка²⁸⁶. 3 года спустя оборот оставался на прежней отметке, и Николай с Надеждой Тимофеевной даже позволили себе нанять в свою единственную лавку с «разным железным, скобяным, жестяным и чугунным товаром» приказчика «с неограниченным правом покупки и продажи товаров не только в Ярославле, но и в Москве и других местах»²⁸⁷. В одном из документов попадается перечисления части того, что продавалось в лавке Волгиных: «щипцы сахарные железные», «ножи столовые с вилками, у коих черные деревянные черенки», «вилки низкого сорта с черными черенками», «замки нутряные дверные», «петли дверные в медной оправе» и т. п.²⁸⁸

В эти годы уже вовсю вел свою деятельность род купцов Пастуховых: с их железной империей, монополизировавшей торговлю не только в Ярославле, но и практически во всей империи, тягаться «нутряными замками» и щипцами для сахара было занятием совершенно бесперспективным. Следовательно, вскоре Николай Константинович залезает в долги: в 1853—1854 гг. на одной Нижегородской ярмарке он надавал векселей на сумму более 9000 рублей серебром, которые предсказуемо не смог оплатить²⁸⁹. На этом история Волгиных как купцов заканчивается — если бы не вовремя полученное благодаря оборотистым предкам потомственное почетное гражданство, то они стали бы и вовсе обыкновенными мещанами.

Уже в 1855 (а также и в последующих годах) ни Николая Константиновича, ни Надежды Тимофеевны среди купцов и торговцев Ярославля нет. В общей сложности долги Волгиных превысили сумму в 72000 рублей серебром, дело по ним составило 4 тома, а решение по нему состоялось только в 1859 году²⁹⁰. Тома эти они не сохранились, так что неизвестно, чем конкретно все кончилось. Во всяком случае, еще в 1857 году решением Ярославского городового магистрата дом на Спасонагородской был официально утвержден за женой и детьми Константина Федоровича Волгина, однако Надежда Тимофеевна и Николай Константинович, не имея денег на уплату пошлин, отказались от своих частей в пользу Ольги Константиновны Крохоняткиной и Ираиды Константиновны Горошковой. Последняя в свою очередь уступила свою наследственную долю в пользу сестры²⁹¹ — после покойного супруга Ираиде Горошковой досталось довольно богатое наследство: родовые дома в Калашной слободе (ныне № № 18 и 20 по Республиканской улице), а также почти два десятка лавок и магазинов, сдаваемых в аренду²⁹².

План владения потомственной почетной гражданки О. К. Крохоняткиной. 1880-е гг. (ГАЯО. Ф. 485. Оп. 5. Д. 184. Л. 367).

Таким образом, дом перешел в наследственное владение одной только Ольги Константиновны Крохоняткиной. Разумеется, она не стала выгонять несчастных мать и брата из родового гнезда — они спокойно жили там вплоть до своей смерти, хотя часть помещений, безусловно, уже тогда должна была сдаваться под квартиры. Более того: уже в те годы и под Крохоняткиными начинала гореть земля, а долги их были больше и неоплатнее, чем некогда у Волгиных (об этом мы вкратце рассказывали в статье о крохоняткинских хлебных лавках и складах на Воскресенской улице). Но когда конкурсное управление по делам мужа Ольги Константиновны Андрея Ивановича и его брата Павла занималось удовлетворением кредиторов за счет имущества братьев, дом на Спасонагородской миновал этой участи — он был исключительной собственностью Ольги, которая дел не вела и в долги не залезала.

После ее смерти в 1888 году дом перешел по наследству к ее детям Геннадию (26.10.1835 — 09.06.1911²⁹³), Константину (04.02.1838 — после 1917²⁹⁴) и Екатерине (03.06.1842 — после 1917²⁹⁵) Андреевичам Крохоняткиным²⁹⁶.

Из них троих только Константин принимал участие в семейном бизнесе, с середины 1850-х гг. торгуя из лавки в вышеупомянутом здании на Воскресенской «мукой ржаной и пшеничной, пшеном, горохом, крупой, маслом постным, дурандой (жмыхом — Д. Ч.)»²⁹⁷, которые поставлялись напрямую с паровой мельницы Павла Ивановича (пока и она не была за долги продана с аукциона в 1882 году). Незадолго до своей смерти П. И. Крохоняткин продал половину здания своему брату Андрею²⁹⁸, что по сути означало его переход в руки Константина Андреевича, который теперь один продолжал ту же мучную торговлю уже от своего лица²⁹⁹.

Дети Ольги Константиновны жили в родовом доме на Железной улице в Крестовоздвиженском приходе, а здание на Спасонагородской сдавали в аренду. Согласно листам Первой Всеобщей переписи населения Российской империи 1897 года, в нем имелось две квартиры: в первой при кухарке доживал свой век на содержании племянников 79-летний Николай Константинович Волгин, внук одного из застройщиков давно покрытого забвением Свежерыбного ряда. Вторую квартиру занимало 8 человек: семья городского судьи Второго участка Ярославля, коллежского советника Александра Михайловича Зацепина, и три человека их прислуги³⁰⁰.

Квартира Н. К. Волгина была двухкомнатной и занимала половину первого этажа; его другую половину (на которой находилась только кухня) и весь верхний этаж с 10 жилыми комнатами занимала вторая квартира, в которую после Зацепина въехал прусский подданный Феликс Альбертович Такман, занимавшийся скупкой и перепродажей льна (для своих надобностей он снимал расположенные неподалеку кладовые палатки Михаило-Архангельской церкви)³⁰¹.

Феликс Альбертович Такман и его супруга София Константиновна, урожденная Душина [1880-е гг.] (ГАЯО. Ф. Р-2562. Оп. 1. Ед. хр. 339, 336). Феликс Альбертович Такман и его супруга София Константиновна, урожденная Душина [1880-е гг.] (ГАЯО. Ф. Р-2562. Оп. 1. Ед. хр. 339, 336).

Феликс Альбертович Такман и его супруга София Константиновна, урожденная Душина [1880-е гг.] (ГАЯО. Ф. Р-2562. Оп. 1. Ед. хр. 339, 336).

После смерти Н. К. Волгина Такман полностью занял весь дом и проживал в нем с женой, поваром, кучером, двумя горничными и экономкой, вероятно, вплоть до начала Первой Мировой войны. К 1915 году он переехал в жилище поскромнее — в небольшой деревянный дом № 11 по Срубной улице (не сохранился, находился примерно между нынешними домами № № 11 и 15 по ул. Собинова)³⁰². По закону 11 января 1915 года его предприятие как принадлежащее подданному враждебной державы, подлежало закрытию³⁰³.

Сообщение о произошедшей 27 августа 1902 года краже пальто из квартиры Такмана в доме Крохоняткиных на Спасонагородской улице (Городская хроника // Северный край. Газета политическая, общественная и литературная. Ежедневное издание в г. Ярославле. 1902. № 228. С. 3).

После смерти Геннадия Андреевича Крохоняткина в 1911 году домом на Спасонагородской продолжили владеть его брат Константин и сестра Екатерина. Они продали его где-то в 1913—1916 гг., когда точно неизвестно. В листах переписи населения города Ярославля 1917 года в графе «имя домовладельца» стоит «Жемчугов и Задонский»³⁰⁴. В это время в доме снова две квартиры, в которых проживали 9 и 6 человек. Состав жильцов стал таким же смешанным, как и в соседних секциях Бутиковой и Ивановых — дворничиха, почтовый рассыльный, милиционер, «мальчик» в земской типографии, «мальчик» в отделении Государственного банка и т. п.³⁰⁵

Новые владельцы — крестьянин Подмонастырской слободы Подмонастырской волости Юрьевецкого уезда Костромской губернии Дмитрий Иванович Жемчугов и крестьянин Немденской образцовой усадьбы Завражской волости Макарьевского уезда той же губернии Павел Капитонович Задонский — были крестьянами только по сословной принадлежности, как некогда и Трифон Алексеевич Иванов. В 1910 году они учредили торговый дом «Д. Жемчугов и П. Задонский» с уставным капиталом в 9100 рублей (9000 от Жемчугова и 100 рублей от Задонского — последний приходился первому зятем и, вероятно, взять с него больше было нечего). Торговый дом производил галантерейную и чулочную торговлю сперва на Толкучем рынке, а в 1912 году переместился с Толкучки в лавку Балашова в Астраханском ряду (нечетная сторона Сретенской, нынешней Депутатской, улицы); сумма оборота их предприятия за 1914 год составила 15000 рублей³⁰⁶. Его члены-распорядители и стали последними владельцами этой секции бывшего Свежерыбного ряда перед ее муниципализацией.

Дом № 8 по Почтовой улице. 2-я пол. 1940-х — 1950-е гг. В кадр попала большая часть существующего ныне остатка лавок Свежерыбного ряда (ГАЯО. Ф. Р-2543. Оп. 1. Д. 207. Л. 15).

Приложение 1

Запись в маклерской книге с договором о поставке кирпича торговцам Свежерыбного ряда для постройки их каменных домов и лавок.

№ 187

26 июня 1785 года

Ярославской мещанин Иван Федоров с[ы]н Дьячков явил договорное письмо, данное сего июня 23 дня 1785 года от ярославского купца Матвея Андреева с[ы]на Питеркина, в коем пишет:

«Дал сей договор ярославским купцам и мещанам Рыбного Свежего ряду торговцам, а имянно: купцам Ивану Дмитреву с[ы]ну Волгину и Никите Иванову с[ы]ну Сукину, мещанам Ивану Федорову Дьячкову, Александру Кувшинову, Алексею Волгину, Василью Мокроусову, Григорью Ушакову с товарыщем в том, что подрядился я, Питеркин, к ним поставить с Тверицких моих собственных заводов для строения их каменных домов и лавок кирпича до ста тысяч, кои весь нынешним летним временем приуготовить. А на показанное от них место перевесть мне, Питеркину, своим коштом и своими работными людми в нынешнем году зимним временем как снег, и ту поставку не продолжать далее генваря м[еся]ца будущего 786 года.

Когда ж я, Питеркин, на показанной срок означенного количества кирпичей почему либо не выставлю или в доброте будет не самой лутчей и обжигом неспелой, и их к таковому приниматию не принуждать, а из-за сего им будет в тех кирпичах надобность, то вольны они то ж самое количество и с поставкою на их место купить на мой щет во всякое время, хотя и с передачею в цене, у кого у других они похотят, без всяких моих отговорок оные передаточные деньги заплатить должен.

Кирпичей же означенное число зделать и поставить на показанное место точно такой величины, каковы я у них для обрасца десять кирпичей оставил. При написании ж сего договора получено с них денег двести рублев, а достальные — на Дмитрев день. А договорился я за оной кирпич и с поставкою за каждую тысячу по три рубли девяносту копеек, в чем во всем вышеписанном исполнении и в получении денег для уверения им, вышеозначенным купцам и мещанам, с нижеподписавшемся по мне поручителе сие договорное письмо и дал, а при том прошу, чтоб записать в маклерской книге, в чем и подписуюсь».

У подлинного подписано тако: к сему договорному письму ярославской купец Матвей Андреев с[ы]н Питеркин руку приложил. По сему договору во всем вышеписанном исполнении и во взятых наперед денег порукою подписуюсь ярославской купец Андрей Андреев с[ы]н Питеркин. По сему договору во всем вышеписанном исполнении и во взятых наперед денег порукою подписуюсь ярославской купец Григорей Васильев с[ы]н Тежелухин.

К сей записке ярославской купец Матвей Андреев сын Питеркин руку приложил

Подленной договор ис числа строителей мещанин Александр Алексеев Кувшинов взял и росписался

ГАЯО. Ф. 55. Оп. 1. Д. 135. Л. 122, 122 об. Подлинник.

Приложение 2

Формулярный список о службе протоиерея Успенского кафедрального собора города Ярославля Александра Николаева Головщикова³⁰⁷.

1851 год

Кто имянно, где и чему обучался, когда и кем в какой чин произведен, и к какому месту, какие проходил и проходит особенные должности, когда и чем награжден, кого имеет в семействе — Протоиерей Александр Николаев Головщиков, диаконский сын. Курс учения в Ярославской семинарии кончил в 1797^м году, и произведен во священника к кафедральному собору Преосвященным архиепископом Арсением того ж года марта 1^го дня. Грамоту имеет. 1802^го года 9^го марта определен депутатом в Ярославский уездный суд и магистрат, и проходил сию должность до 1806 года. 1805^го, 12 марта определен учителем 2^го русского класса при Ярославской семинарии, преподавал всеобщую и священную историю, географию, арифметику, катихизис; был в сей должности до 20^го генваря 1807 года. С 3 октября 1808^го — в Ярославском Демидовском высших наук училище, а с 1825^го — и в благородном пансионе при оном, обучал воспитанников Закону Божию и истории Церкви Российской, до 3^го октября 1833^го года. С 1807^го по 1837^й год наставлял в Законе Божием ставлеников³⁰⁸. С 13^го февраля 1814^го года находится присутствующим консистории; с 1815^го — цензором проповедей по ярославским кафедрам, с 1825^го — членом губернского оспенного комитета, а с мая месяца 1835 года — членом губернского статистического комитета. По имянным Высочайшим указам в 1814^м году за службы в должностях награжден бархотною скуфьею, в 1819^м — таковою же камилавкою, 1827^го года — наперсным крестом, данным из Святейшего синода. 1833^го года 21^го генваря сопричислен к ордену Св. Анны 3^м степени, 1839^го апреля 29^го дня сопричислен к ордену Св. Анны 2^м степени. 1844^го года мая 19^го дня награжден орденом той же степени Св. Анны с короною. 1850 года июля 13 дня сопричислен к ордену Св. Равноапостольного Князя Владимира 3^м степени. На все сие имеет и грамматы, данные от Капитула Российских императорских и царских орденов. Первую — 3^го февраля, 2^м — 6^го мая, а 3^м — 5^го мая тех же годов, укрепленные орденскою печатию. Сверх сего имеет от Ярославского губер[нского] предводителя дворянства и уездных дворянских депутатов данную 1836 года 31 дек. грамоту, по которой он и род его внесен в дворянскую родословную книгу, 3^м ее часть, с печатию губернского дворянского собрания. 1820 года 9^го июля Преосвященнейшим Антонием удостоен протоиерейского сана, в который и произведен Самуилом, епископом Костромским, на прежней иерейской при соборе вакансии. С 1826 года апреля 28 дня по болезни местного протоиерея поручен ему в смотрение и управление кафедральный собор, а в 1827 году 23 июля определен действительным к оному собору протоиереем, в каковом звании с того времени и находится. В том же году 15 августа Преосвященнейшим Авраамом архиепископом возложена на него палица с благословением употреблять оную во время священнослужения. Вдов.

Лета от роду — 74

Кто как знает чтение, пение, катихизис; из ученых кто сколько в год говорил проповедей — 4 проповеди

Кто какого поведения и дети, обучающиеся в училищах, как вели себя во время отпусков в домах — [сведения не указаны]

Кто кому в каком родстве — родства при соборе не имеет

Кто, когда, за что был судим и чем штрафован, также не состоит ли под следствием и судом — судимы и штрафованы не были

ГАЯО. Ф. 230. Оп. 2. Д. 1113. Л. 2 об., 3. Подлинник.

Приложение 3

Запись в книге данных Ярославской палаты гражданского суда с данной ярославскому купцу Григорью Тиханову Киселеву на утвержденный за ним им описной каменный двухэтажный дом со строением и землей ярославской мещанки Прасковьи Кувшиновой в Свежерыбном ряду в приходе Всемилостивейшего Спаса, что на Городу, в 1 квартале 1 части города Ярославля.

№ 68

23 сентября 1829 года

По указу Его Императорского Величества и по сообщению Ярославского губернского правления дана сия данная из Ярославской палаты гражданского суда ярославскому купцу Григорью Тиханову Киселеву в том, что по представлению Ярославского городового магистрата описной каменной с строением и землею дом, принадлежащей ярославской мещанке Прасковье Кувшиновой, состоящей здесь в городе Ярославле, оцененной в семьсот рублей, а дохода в гор приносящий двести пятьдесят рублей, за неплатеж ею, Кувшиновою, означенному купцу Киселеву по векселю денег двух тысяч трех сот рублей с причитающимися на оную сумму рекамбио и процентами, всего трех тысяч шестисот девяноста шести рублей, Ярославским губернским правлением на основании предписанных в законе правил был продаваем с аукционного торга, но по недаче прочими торговавшимися лицами помянутой суммы, утвержден за ним, Киселевым, в платеж всей подлежащей суммы трех тысяч шестисот девяноста шести рублей, которые и зачтены, почему о даче на вечное и потомственное владение оным купцу Киселеву даной и отнесло на определение сей палаты с приложением описи, в коей значит:

«Дом состоит 1^й части в 1^м квартале в приходе Всемилостивейшего Спаса, что на Городу, в Свежерыбном ряду. Подъезд к оному каменной, при входе из оного на двор с левой стороны двуполотные с калиткою тесовые ветхие на крюках и петлях железных с защелкою таковою же [ворота]. Вход в сени нижнего этажа дверь однополотная тесовая на крюках и петлях железных со скобою таковою ж, имеющаяся оная при капитальной стене до верхнего этажа об одном окошке без рамы. В оных сенях с левой стороны кухня бревенчатая, дверь однополотная тесовая, обита снаружи холстом, а внутри — войлоком, ветхая, на крюках и петлях железных, с задвижкою и скобами железными. Пол тесовой, а потолок бревенчатый, ветхие. Как оной, так и стены ощекотурены. Печь кирпичная простая, с одною вьюшкою и заслонкою чугунными, ветхие. Одно окошко с одною ветхою рамою о 12-ти стеклах, из них три разбитые. В тех сенях пол и потолок тесовые.

Из оных сеней вход в сени ж глухие чрез капитальную стену. В оных дверь однополотная тесовая на крюках и петлях железных, с правой стороны два чулана глухие с пробоями железными, пол тесовой ветхой, а потолок бревенчатой, ощекотурен. Из коих при входе с левой стороны в кухню дверь однополотная тесовая, обита снаружи клеенкою, а внутри — войлоком, ветхая, на крюках и петлях железных. Печь руская на деревянном опечке, ветхая, с вьюшкою чугунною и заслонкою железною.

Из оной покой вход через капитальную стену, дверь двуполотная тесовая ветхая, на петлях железных. Капитальная с подъезда стена внутри боковая обшита до половины тесом, в оной стене манинькой шкабчик о дву полках с двумя створчатыми половинками на петлях. В оном покое перегородка тесовая с небольшими балясинками, дверь двуполотная ветхая, на петлях со скобою железных. За оной перегородкой другой покой, в оном печь галанская изращатая с лежанкою и двумя вьюшками чугунными, а заслонками железными худыми. отдушина медная. Полы тесовые ветхие, а потолок бревенчатой, ощекотурен, и оной к правой стороне много наклонился, от чего на тех капитальных стенах имеются трещины. Из того покоя в сени дверь однополотная тесовая, обита с одной стороны войлоком, на крюках и петлях железных со скобою. В оных покоях по лицу два окошка, в 1^м с одною ветхою рамою о 6-ти стеклах, из оных одно разбито, а в другом — с двумя рамами о 12-им стеклах, побито из оных пять. Перегородки же все ветхие.

В верхний этаж лесница с оборотами деревянная ветхая с приступками тесовыми, с правой стороны обита тесом. При первом обороте дверь тесовая на крюках и петлях железных, при втором обороте на правой стороне под крылешным верхним полом малинькая кладовая с дверью тесовой на крюках и петлях железных. Крыльцо бревенчатое с балясинами, при оном нужное место тесовое, дверь однополотная на крюках и петлях железных. Оное крыльцо о трех окошках, из них одно тальянское³⁰⁹ с одинакими рамами и 12-ю стеклами, из коих 10^ть разбитых. Пол и потолок тесовые ветхие. На левой стороне крыльца покой деревянной, дверь однополотная тесовая на крюках и петлях железных. Потолок тесовой, а стены бревенчатые, бумагой оклеены. Небольшая из израсцов лежанка с чугунною вьюшкою, двумя отдушинами. Два окошка с одинакими рамами ветхими. Из того крыльца при входе в коридор дверь однополотная тесовая на крюках и петлях железных со скобами, обита снаружи клеенкой и с нутри, ветха. Пол и потолок бревенчатой, ощекотурен, равно и стена. С правой стороны над оными дверьми одна рама с двумя стеклами. При входе из каридора с правой стороны в покой дверь однополотная на крюках и петлях железных. Пол тесовой ветхой; лежанка изращатая с двумя чугунными вьюшками, заслонка одна железная, а другая — медная, оддушина медная. Два окошка с одними рамами ветхими о 12-ти стеклах, из них 4^м разбиты. Из оного покоя в зало дверь при входе, филейчатая, вырезная, росписана разною краскою, с четырьмя стеклами, из коих одного нет. Потолок и стены ощекотурены с карнизом и росписаны живописью. И в углу с левой стороны стена много разселась и замазана; пол тесовой ветхой, и как оной, так и потолок много покат к правой стороне. Печь галанская изращатая с двумя вьюшками чугунными, а заслонками медными худыми, отдушина медная. Два окошка с двумя ветхими рамами о 12-ти стеклах, при оных двустворчатые деревянные вырезные растворы, крашеные. Из оного зала дверь в каридор однополотная на крюках и петлях железных. Из каридора с правой стороны дверь в сени однополотная на крюках и петлях железных, со скобами и задвижкою. Во оных сенях потолок и стены ощекотурены. Из оных сеней дверь в угольной покой однополотная тесовая, на крюках и петлях железных, со скобами, ветхая. Потолок и стены ощекотурены и окрашены зеленою краскою с карнизом. Пол тесовой ветхой. Лежанка галанская изращатая с двумя вьюшками чугунными, а заслонкою и отдушиной медною. Одно окошко с одною рамою о 6-ти стеклах. Глухой кладовой чулан, дверь однополотная на крюках и петлях железных. Из тех сеней на чердак лесница деревянная с приступками, под оной небольшой шкабчик о двух полках с творчатыми дверечками на петлях железных.

…³¹⁰

Под оным домом и строением земли в ширину три, а в длину — двадцать шесть сажень».

В сходство чего сия даная по определению палаты по записке ее у крепостных дел в книгу, по взыскании в казну пошлин ста сорока семи рублей восьмидесяти четырех копеек и с акта десяти рублей выдана ему, покупщику, с роспискою. Сентября двадцать третьего дня 1829 года.

Даную подписали: председатель и кавалер Иевлев, советник и кавалер Соболев, дворянские заседатели Шестаков и Мусин Пушкин, купецкий — Горошков. Скрепил секретарь Тапорский. Справил надсмотрщик Розов. У той даной палаты сей печать.

К сей записке вместо ярославскова купца Григорья Тиханова Киселева за неумением грамоте и писать по его велению сын его Никалай Киселев руку приложил, а даную он к себе взял того ш числа

ГАЯО. Ф. 151. Оп. 2. Д. 6677. Л. 143 об. — 146 об. Подлинник.

↑ Упоминание об этом имеется в завещании ярославского купца С. О. Шапкина (ГАЯО. Ф. 55. Оп. 1. Д. 67. Л. 3 — 4 об. (1782 г.)).
↑ Полное собрание законов Российской империи (собрание первое). Книга чертежей и рисунков (планы городов). СПб: В типографии II отделения Собственной Е. И. В. канцелярии, 1839. С. 405.
↑ Там же.
↑ ГАЯО. Ф. 455. Оп. 1Яр. Д. 10829. Л. 8, 8 об.
↑ «Образцовые» проекты в жилой застройке русских городов XVIII — XIX вв. М.: Госстройиздат, 1961. С. 80, 81, 84.
↑ «Образцовые» проекты… С. 16, 19.
↑ В. Ф. Маров. Ярославль: Архитектура и градостроительство. Ярославль: Верхняя Волга, 2000. С. 110.
↑ ГАЯО. Ф. Р-2543. Оп. 1. Д. 141. Л. 6.
↑ А. С. Размадзе. Верхние торговые ряды на Красной площади в Москве. Исторический очерк. Издание П. М. Калашникова. Киев: Типография С. В. Кульженко, Ново-Елисаветинская улица, собствен. дом, № 4. С. 7.
↑ Б. Тейлор. Путешествие в Грецию и Россию, а также поездка на Крит. Главы из книги // Иностранная литература. 2006. № 6. (https://magazines.gorky.media/inostran/2006/6/puteshestvie-v-grecziyu-i-rossiyu-a-takzhe-poezdka-na-krit.html)
↑ Инвентарное описание губернского города Ярославля в 1843 году // Журнал Министерства внутренних дел. 1843. Часть третья. СПб.: В типографии Министерства внутренних дел. С. 260, 261.
↑ ГАЯО. Ф. 85. Оп. 1. Д. 114. Л. 3. Под договором вместо Волгина по доверенности за него расписался другой застройщик — Никита Никитич Сукин.
↑ Источник: https://vivaldi.nlr.ru/lo000004128/view/
↑ ГАЯО. Ф. 151. Оп. 3. Д. 251. Л. 3 об. — 4 об.
↑ Это случилось до постройки нынешнего здания дома причта Спасо-Пробоинской церкви в 1907 году. См., напр.: https://goskatalog.ru/portal/#/collections?id=78077
↑ ГАЯО. Ф. 100. Оп. 8. Д. 457. Л. 371.
↑ ГАЯО. Ф. 55. Оп. 1. Д. 135. Л. 32 об., 33. См. также: Там же. Л. 55 об., 60, 60 об., 66, 66 об., 113 об. — 114 (1785 г.).
↑ ГАЯО. Ф. 55. Оп. 1. Д. 135. Л. 32 об., 33 (1785 г.).
↑ ГАЯО. Ф. 55. Оп. 1. Д. 95. Л. 220–221.
↑ ГАЯО. Ф. 151. Оп. 3. Д. 360. Л. 127 об., 128.
↑ Запись о смерти: ГАЯО. Ф. 230. Оп. 1. Д. 10064. Л. 11 об. № 8.
↑ ГАЯО. Ф. 100. Оп. 8. Д. 460. Л. 1 об. № 5; запись о смерти И. Д. Волгина: Ф. 230. Оп. 1. Д. 1205. Л. 3. № 4.
↑ ГАЯО. Ф. 151. Оп. 2. Д. 753. Л. 14–15. Сам Иван Иванович занимался судоходством (см., напр.: ГАЯО. Ф. 967. Оп. 1. Д. 1297. Л. 24 об., 31 об., 32 (1807 г.)), но тоже, видимо, не совсем прибыльно.
↑ ГАЯО. Ф. 151. Оп. 2. Д. 903. Л. 110–111.
↑ Запись о рождении: ГАЯО. Ф. 230. Оп. 13. Д. 6664. Л. 1. № 10. Запись о смерти: Там же. Оп. 8. Д. 245. Л. 42 об. № 5.
↑ См.: ГАЯО. Ф. 230. Оп. 13. Д. 6872 (1777—1778 гг.)
↑ ГАЯО. Ф. 230. Оп. 1. Д. 4228. Л. 9 об. № 2, Л. 10. № 4 (1811 г.). См. также: Ф. 213. Оп. 1. Д. 1309. Л. 1, 7 об. Вообще Н. С. Головщиков был личностью примечательной: после него сохранился подробный дневник за 1768—1825 гг., в конце XIX в. хранившийся у мужа его внучки Елизаветы Михайловны, священника Николая Андреевича Тихвинского (см.: Очерк жизни и литературных трудов бывших питомцев Ярославской духовной семинарии // Ярославские епархиальные ведомости. 1893. Ч. неоф. № 22. Стб. 341, 342).
↑ ГАЯО. Коллекция рукописей. № 298 (173). Л. 7.
↑ См. формулярный список И. П. Аристова: ГАЯО. Ф. 230. Оп. 2. Д. 5665. Л. 7 об. (1860 г.)
↑ Н. Тихвинский. Слово при погребении тела Ярославского кафедрального собора бывого протоиерея Александра Николаевича Головщикова, скончавшегося 19 июля 1861 года // Ярославские епархиальные ведомости. Ч. неоф. 1861. № 31. С. 296.
↑ Там же. С. 299.
↑ См.: ГАЯО. Ф. 213. Оп. 1. Д. 1309.
↑ Упоминание о дате рождения: ГАЯО. Ф. 213. Оп. 1. Д. 1309. Л. 13. Запись о смерти: Ф. 230. Оп. 2. Д. 1486. Л. 96 об. № 5.
↑ ГАЯО. Ф. 213. Оп. 1. Д. 1309. Л. 9, 13 об., 20 об.
↑ ГАЯО. Ф. 151. Оп. 2. Д. 33064. Л. 4.
↑ ГАЯО. Ф. 193. Оп. 2. Д. 767. Л. 8 об. № 24; Ф. 485. Оп. 5. Д. 184. Л. 90.
↑ В. Ф. Маров. Указ. соч. С. 110; см. также: https://www.yarregion.ru/depts/dcul/tmpPages/monument.aspx?newsID=748
↑ В переписном листе переписи 1897 года ее возраст 75 лет (ГАЯО. Ф. 642. Оп. 3. Д. 1261. Л. 196 об.); запись о смерти: Ф. 230. Оп. 11. Д. 486а. Л. 128 об. № 45.
↑ В переписном листе переписи 1897 года его возраст 72 года (ГАЯО. Ф. 642. Оп. 3. Д. 1261. Л. 196 об.); запись о смерти: Ф. 230. Оп. 11. Д. 486а. Л. 165 об. № 8.
↑ ГАЯО. Ф. 230. Оп. 8. Д. 245. Л. 483 об. № 4 (1861 г.); Там же. Д. 260. Л. 53 об. № 14 (1864 г.).
↑ ГАЯО. Ф. 509. Оп. 3. Д. 590. Л. 136 об., 137.
↑ ГАЯО. Ф. 642. Оп. 3. Д. 1261. Л. 195 (1897 г.).
↑ Там же. Л. 196–197.
↑ Там же. Л. 198–205.
↑ Запись о рождении: ГАЯО. Ф. 230. Оп. 8. Д. 245. Л. 483 об. № 4.
↑ ГАЯО. Ф. 485. Оп. 5. Д. 184. Л. 89. Род занятий на 1913 — «живет с дох[одного] дома» (Там же. Л. 247).
↑ ГАЯО. Ф. 485. Оп. 5. Д. 184. Л. 359, 360 (1911 г.).
↑ Там же. Л. 152, 156, 157, 158.
↑ ГАЯО. Ф. 642. Оп. 2а. Д. 781. Л. 86 — 102.
↑ Упоминание о дате смерти: ГАЯО. Ф. 55. Оп. 1. Д. 220. Л. 1.
↑ ГАЯО. Ф. 455. Оп. 1Яр. Д. 10827. Л. 7 об., 8.
↑ См.: ГАЯО. Ф. 55. Оп. 1. Д. 220. Л. 2, 7 (1803—1804 гг.); впрочем, планов было несколько: имелись они и у соседей справа — купцов Волгиных (см.: ГАЯО. Ф. 55. Оп. 1. Д. 191. Л. 1 (1802 г.); Ф. 455. Оп. 1Яр. Д. 10827. Л. 3 об. (1848 г.))
↑ ГАЯО. Ф. 55. Оп. 1. Д. 220. Л. 3, 3 об.
↑ Запись о смерти: ГАЯО. Ф. 230. Оп. 1. Д. 5050. Л. 26 об.
↑ Запись о рождении: ГАЯО. Ф. 230. Оп. 13. Д. 6347. Л. 21. № 3; Запись о смерти: Там же. Оп. 2. Д. 230. Л. 16 об. № 4.
↑ Запись о рождении: ГАЯО. Ф. 230. Оп. 13. Д. 4662. Л. 33 об. № 16. Запись о бракосочетании: Там же. Оп. 14. Д. 1585. Л. 85 об. № 1. Сведения о смерти: ГАЯО. Ф. 582. Оп. 4. Д. 714. Л. 69 об.
↑ См., напр.: ГАЯО. Ф. 230. Оп. 14. Д. 2001. Л. 51. № 16 (1792 г.); Там же. Оп. 1. Д. 1305. Л. 9 об. № 10 (1803 г.).
↑ ГАЯО. Ф. 967. Оп. 1. Д. 1297. Л. 2, 2 об. (1801 г.); Там же. Д. 1299. Л. 16 об., 17 (1802 г.).
↑ Как он сам писал, «имею я на оные по Высочайшему повелению данные мне Двора Его Императорского Величества гофмаршала г. Ланского два свидетельства: первое 19го декабря 1804го, а второе — 1805го годов декабря 18го числ» (ГАЯО. Ф. 582. Оп. 4. Д. 714. Л. 1 об. (1818 г.)); См. также: Там же. Л. 31 об.
↑ ГАЯО. Ф. 582. Оп. 4. Д. 714. Л. 21.
↑ ГАЯО. Ф. 967. Оп. 1. Д. 941. Л. 21 об. № 50 (1806 г.).
↑ «…а имянно: мерою аршинную одну, пятнатцати вершковую одну, четырнатцати вершковых две, двенатцати вершковых десять, одиннатцати вершковых двенатцать, десяти вершковых пятнатцать, девяти вершковых семнатцать, восми вершковых дватцать пять, семи вершковых пятьдесят, шести и пяти вершковых сто дватцать пять, итого двести шестьдесят, да белых рыбиц восемь, чтоб в каждых дву рыбицах весу было не менее как тритцать пять фунтов…» (ГАЯО. Ф. 967. Оп. 1. Д. 941. Л. 31 об. № 75 (1806 г.)). Подобные контракты заключались им и позднее, см., напр.: Там же. Д. 1406. Л. 111 об., 112 (1808 г.).
↑ ГАЯО. Ф. 967. Оп. 1. Д. 1412. Л. 41 об. (1811 г.)
↑ Там же. Д. 1291. Л 47 об. (1809 г.)
↑ Там же. Д. 941. Л. 95. № 173 (1806 г.); Там же. Д. 1406. Л. 138 (1808 г.); Там же. Д. 1409. Л. 176, 176 об. (1810 г.)
↑ Там же. Д. 941. Л. 42 об. — 43. № 97 (1806 г.); Там же. Д. 1406. Л. 138 об., 139 (1808 г.).
↑ ГАЯО. Ф. 582. Оп. 4. Д. 714. Л. 18, 18 об.
↑ Там же. Л. 20.
↑ Там же. Л. 20, 20 об.
↑ ГАЯО. Ф. 967. Оп. 1. Д. 1414. Л. 6 об. — 8, 9, 9 об., 19, 19 об.
↑ ГАЯО. Ф. 582. Оп. 4. Д. 714. Л. 32 об., 33.
↑ Там же. Л. 1, 1 об., 6, 6 об., 16 слл.
↑ Там же. Л. 1 об.; «…показанные двои золотые часы с двумя цепочками и двумя печатьми с ключиками таковыми же отобраны и в оном магистрате часовых дел мастером оные двое часов оценены: первые под № 230 м во 150ру., а вторые под № 20127 м в 140 ру." (Там же. Л. 23 об.).
↑ ГАЯО. Ф. 582. Оп. 4. Д. 714. Л. 37 об., 38.
↑ ГАЯО. Ф. 55. Оп. 1. Д. 347. Л. 19. № 36.
↑ ГАЯО. Ф. 582. Оп. 4. Д. 714. Л. 54, 54 об.
↑ Там же. Л. 58.
↑ Там же.
↑ Там же. Л. 61 об.
↑ Там же. Л. 69, 69 об.
↑ Там же. Л. 80–81.
↑ ГАЯО. Ф. 151. Оп. 2. Д. 6677. Л. 143 об. — 146 об.
↑ Там же. Л. 145 об.
↑ Там же.
↑ Запись о смерти: ГАЯО. Ф. 230. Оп. 1. Д. 11119. Л. 253. № 8.
↑ ГАЯО. Ф. 501. Оп. 1. Д. 429. Л. 120 (1829 г.).
↑ Сведения о дате смерти: ГАЯО. Ф. 151. Оп. 2. Д. 37572. Л. 7.
↑ ГАЯО. Ф. 230. Оп. 1. Д. 14327. Л. 103. № 3 (1840 г.); запись о смерти Н. Г. Киселева: Там же. Оп. 8. Д. 227. Л. 305 об. № 7; записи о смерти А. Г. Киселева в метрических книгах Предтеченской церкви не имеется, но в росписи прихожан за 1844 год рядом с его именем стоит помета «умер» (ГАЯО. Ф. 1118. Оп. 1. Д. 2519. Л. 225 об. № 10); запись о смерти П. Г. Киселева: Там же. Д. 2520. Л. 130 об., 131. № 3.
↑ ГАЯО. Ф. 967. Оп. 1. Д. 888. Л. 6. № № 34, 35, 36 (1831 г.); Ф. 501. Оп. 1. Д. 3705. Л. 6–7 (1833 г.); Ф. 967. Оп. 1. Д. 897. Л. 4 об. № 22 (1833 г.); Там же. Д. 900. Л. 17 об. № 147 (1834 г.); Ф. 501. Оп. 1. Д. 563. Л. 21 — 25 об. (1835 г.); Там же. Д. 617. Л. 32 — 33 об. (1838 г.).
↑ См. данную: ГАЯО. Ф. 151. Оп. 2. Д. 3772. Л. 20 об. — 21 об.
↑ Там же. Д. 9446. Л. 228 об. — 235.
↑ ГАЯО. Ф. 501. Оп. 1. Д. 1070. Л. 49. № 141 (1847 г.); Там же. Д. 1463. Л. 199 об., 200. № 177 (1850 г.); Там же. Д. 1866. Л. 43 об., 44. № 84 (1855 г.); Там же. Д. 2352. Л. 13 об., 14. № № 27, 28 (1859 г.).
↑ ГАЯО. Ф. 55. Оп. 1. Д. 1230. Л. 3 — 4 об.
↑ Запись о рождении: ГАЯО. Ф. 230. Оп. 13. Д. 6041. Л. 29. № 2 (отец ошибочно записан как «Афанасий Алексеевич» вместо правильного «Ильич», ср.: Там же. Д. 7415. Л. 13. № 76 (1779 г.); Там же. Д. 7894. Л. 733 об. № 77 (1781 г.)); запись о смерти: Там же. Оп. 2. Д. 68. Л. 82 об. № 5.
↑ ГАЯО. Ф. 151. Оп. 2. Д. 10874. Л. 62 — 63 об.
↑ ГАЯО. Ф. 151. Оп. 4. Д. 46. Л. 8 об. (1843 г.)
↑ Там же. Д. 46. Л. 10 об. — 12.
↑ Ярославские губернские ведомости. 1841. Ч. оф. № 30. С. 297, 298.
↑ См. данную: ГАЯО. Ф. 151. Оп. 2. Д. 11887. Л. 55 — 57 об.
↑ См. данную: Там же. Д. 12533. Л. 3–6.
↑ ГАЯО. Ф. 55. Оп. 1. Д. 1230. Л. 1 об.
↑ ГАЯО. Ф. 1118. Оп. 1. Д. 2520. Л. 130 об., 131. № 3.
↑ ГАЯО. Ф. 151. Оп. 2. Д. 12530. Л. 200–204.
↑ Запись о рождении: ГАЯО. Ф. 230. Оп. 1. Д. 5967. Л. 111. № 2; запись о смерти: Там же. Оп. 11. Д. 381. Л. 80 об., 81. № 1.
↑ Запись о рождении: ГАЯО. Ф. 230. Оп. 1. Д. 5408. Л. 687. № 50; удостоверение о смерти: Ф. 346. Оп. 5. Д. 946. Л. 7 (1873 г.).
↑ Запись о бракосочетании: ГАЯО. Ф. 230. Оп. 1. Д. 11128. Л. 1303 об. № 5.
↑ Запись о рождении: Там же. Оп. 14. Д. 3725. Л. 239 об. № 6; свидетельство о смерти: ГАЯО. Ф. 193. Оп. 2. Д. 474. Л. 2.
↑ Запись о рождении: ГАЯО. Ф. 230. Оп. 1. Д. 12247. Л. 28 об., 29. № 14.
↑ Там же. Д. 12387. Л. 742а. № 83.
↑ ГАЯО. Ф. 346. Оп. 5. Д. 961. Л. 4 (1873 г.).
↑ ГАЯО. Ф. 459. Оп. 1. Д. 450. Л. 3, 3 об.
↑ См. дела: ГАЯО. Ф. 459. Оп. 1. Д. 450 (1841—1850 гг.) и Ф. 196. Оп. 1. Д. 2841 (1850 г.).
↑ ГАЯО. Ф. 230. Оп. 1. Д. 14327. Л. 66. № 12.
↑ Там же. Оп. 7. Д. 3. Л. 27 об. № 103.
↑ Запись о смерти Е. В. Молчановой: Там же. Оп. 2. Д. 311. Л. 20 об. № 2.
↑ Запись о его рождении: Там же. Д. 322. Л. 13 об. № 6. Последнее упоминание с списке прихожан: Там же. Оп. 3. Д. 1358. Л. 98 об. № 14.
↑ См. дела: ГАЯО. Ф. 455. Оп. 1Яр. Д. 10827 (1848 г.); Там же. Д. 10832 (1851 г.); Ф. 76. Оп. 1. Д. 858 (1851 г.); Ф. 196. Оп. 1. Д. 4024. Л. 88 — 197 об. (1851—1861 гг.).
↑ Запись о бракосочетании: ГАЯО. Ф. 230. Оп. 2. Д. 1303. Л. 18 об., 19. № 2.
↑ См. его формулярный список: ГАЯО. Ф. 509. Оп. 1. Д. 25. Л. 21 об. — 25 (1874 г.).
↑ Сведения о бракосочетании: ГАЯО. Ф. 346. Оп. 5. Д. 961. Л. 6 об. Венчание проходило в относившейся с 1841 года к Военному ведомству Николо-Мокринской церкви, поэтому ее метрическая книга не отложилась в фонде Ярославской духовной консистории.
↑ См. ГАЯО. Ф. 196. Оп. 1. Д. 4024. Л. 19 (1860 г.); Памятная книжка Нижегородской губернии на 1865 г. Издание Нижегородского губернского статистического комитета. Нижний Новгород, 1864. Часть вторая. Адрес-календарь. С. 59; Памятная книжка Псковской губернии за 1870-й год. Издание Псковского губернского статистического комитета. Выпуск первый. Адрес-календарь. Псков: В типографии губернского правления, 1870. С. 28; Памятная книжка Псковской губернии на 1882 год. Выпуск первый. Адрес-календарь… С. 15. В памятной книжке на 1883 год майор Соколов уже не помещен.
↑ ГАЯО. Ф. 196. Оп. 1. Д. 4024. Л. 15 об. (1860 г.); Ф. 150. Оп. 1. Д. 11755. Л. 2 (1865 г.).
↑ Копия указа о приписке: ГАЯО. Ф. 346. Оп. 5. Д. 961. Л. 7 об. В росписях прихожан Николо-Рубленской церкви ее по инерции продолжали писать крестьянкой вплоть до начала 1860-х гг.
↑ ГАЯО. Ф. 151. Оп. 2. Д. 21157. Л. 117–118; Там же. Д. 22351. Л. 135 — 137 об.
↑ Там же. Д. 23538. Л. 96 об. — 99 об. (1852 — 1853 гг.)
↑ См. ГАЯО. Ф. 196. Оп. 1. Д. 4024. Л. 9 — 11 об.
↑ Свидетельство о рождении: ГАЯО. Ф. 193. Оп. 2. Д. 474. Л. 2. В опекунском отчете за 1859 год среди расходов указано его погребение (Там же. Л. 43).
↑ Свидетельство о рождении: Там же. Л. 2.
↑ См. ГАЯО. Ф. 196. Оп. 1. Д. 4024. Л. 19–20.
↑ ГАЯО. Ф. 193. Оп. 2. Д. 474. Л. 126 — 127 об.
↑ Там же. Л. 154, 157. Деньги были внесены в палату гражданского суда в ноябре 1862 года (Там же. Л. 182).
↑ ГАЯО. Ф. 151. Оп. 2. Д. 34637. Л. 242 об. — 243 об.
↑ Запись о бракосочетании: ГАЯО. Ф. 230. Оп. 10. Д. 1. Л. 388 об., 389. № 7.
↑ ГАЯО. Ф. 193. Оп. 2. Д. 474. Л. 311, 311 об.; Ф. 346. Оп. 5. Д. 961. Л. 16 — 18 об.
↑ ГАЯО. Ф. 346. Оп. 5. Д. 961. Л. 5, 5 об.
↑ ГАЯО. Ф. 193. Оп. 2. Д. 1418. Л. 96, 96 об., 100, 100 об.
↑ Запись о рождении: ГАЯО. Ф. 230. Оп. 2. Д. 315а. Л. 1415 об. № 1; запись о смерти: Там же. Оп. 11. Д. 381. Л. 209 об., 210. № 1.
↑ См. http://www.yararchive.ru/publications/details/527/#ref_note87
↑ ГАЯО. Ф. 100. Оп. 8. Д. 2621. Л. 539 об., 540.
↑ Запись о рождении: ГАЯО. Ф. 230. Оп. 2. Д. 752. Л. 821 об. № 18; запись о бракосочетании: Там же. Оп. 8. Д. 427. Л. 1564 об., 1565. № 1; запись о смерти: Там же. Оп. 11. Д. 537. Л. 368 об., 369. № 2.
↑ Запись о рождении: Там же. Оп. 8. Д. 281. Л. 364 об. № 13.
↑ Запись о рождении: Там же. Оп. 10. Д. 4. Л. 195 об. № 6.
↑ Запись о рождении: Там же. Д. 10. Л. 13 об., 14. № 3.
↑ Запись о рождении: Там же. Оп. 11. Д. 381. Л. 148 об. № 3.
↑ Запись о рождении: Там же. Л. 166 об., 167. № 2.
↑ ГАЯО. Ф. 100. Оп. 3. Д. 271. Л. 78 об., 79. № 4; Там же. Л. 99 об., 100. № 3 (1890 г.); Ф. 642. Оп. 3. Д. 1062. Л. 275 об., 276 (1897 г.).
↑ ГАЯО. Ф. 509. Оп. 1. Д. 5. Л. 28 об., 29. № 32 (1871 г.); Там же. Оп. 2. Д. 1714. Л. 41 об., 42. № 201 (1872 г.).
↑ ГАЯО. Ф. 509. Оп. 1. Д. 168. Л. 190 об., 191. № 1229 (1880 г.).
↑ Там же. Д. 79. Л. 310 об., 311. № 1147 (1875 г.).
↑ Там же. Д. 168. Л. 166 об., 167. № 1026 (1880 г.).
↑ Там же. Л. 64 об., 65. № 302 (1880 г.).
↑ ГАЯО. Ф. 193. Оп. 1. Д. 708. Л. 3 — 4 об.
↑ Там же. Л. 1 — 2 об.
↑ Там же. Л. 8, 8 об.
↑ ГАЯО. Ф. 230. Оп. 10. Д. 195. Л. 407 об. № 5.
↑ ГАЯО. Ф. 100. Оп. 3. Д. 271. Л. 43 об., 44. № 265; Там же. Л. 76 об., 77. № 50.
↑ Запись о рождении: ГАЯО. Ф. 230. Оп. 11. Д. 381. Л. 224 об. № 4.
↑ ГАЯО. Ф. 642. Оп. 3. Д. 1261. Л. 207–217.
↑ Вся Россия. Русская книга промышленности, торговли, сельского хозяйства и администрации. Адрес-календарь Российской империи. Том первый. Б. м.: Издание А. С. Суворина, 1899. Стб. 2514.
↑ ГАЯО. Ф. 509. Оп. 1. Д. 80. Л. 262 — 263 об.
↑ Первоначально это было два разных домовладения, см.: ГАЯО. Ф. 509. Оп. 1. Д. 2588. Л. 15 об., 16. № № 210б, 211; Ф. Р-208. Оп. 4. Д. 35. Л. 6.
↑ ГАЯО. Ф. 193. Оп. 1. Д. 708. Л. 10–11.
↑ Там же. Оп. 2. Д. 1418. Л. 44, 44 об.
↑ Запись о смерти: ГАЯО. Ф. 230. Оп. 11. Д. 374. Л. 144 об. № 1.
↑ Там же. Л. 145а, 145 об., 146. № 4.
↑ ГАЯО. Ф. 193. Оп. 2. Д. 1418. Л. 3–4.
↑ Там же. Л. 10–11, 24–27, 38, 38 об.; Ф. 1527. Оп. 1. Д. 5. Л. 102.
↑ ГАЯО. Ф. 509. Оп. 1. Д. 2588. Л. 140. № № 1554, -55, -56 и -57; Там же. Д. 2596. Л. 294 об.; Ф. 485. Оп. 4. Д. 1135. Л. 46 об., 47.
↑ ГАЯО. Ф. 193. Оп. 1. Д. 866. Л. 16.
↑ Там же. Л. 3, 209 об.
↑ Там же. Л. 210 об., 217, 218; Ф. 485. Оп. 4. Д. 1135. Л. 46–47.
↑ См.: ГАЯО. Ф. 80. Оп. 2. Д. 71. Л. 18. № 114.
↑ Справочная книга Ярославской губернии на 1908 год. Издание Ярославского губернского статистического комитета. Ярославль: Типография губернского правления, 1908. С. 70; Справочная книга Ярославской губернии на 1909 год… С. 83; Справочная книга Ярославской губернии на 1911 год… С. 187, 195; Справочная книга Ярославской губернии на 1914 год… II отдел. С. 42, 44; Справочная книга Ярославской губернии на 1915 год… Отдел II. Справочный. С. 25, 27; Справочная книга Ярославской губернии на 1916 год… Отдел II. Справочный. С. 52.
↑ ГАЯО. Ф. 509. Оп. 2. Д. 1708. Л. 178.
↑ Изображения медалей помещены на фирменном бланке 1914 года (ГАЯО. Ф. 518. Оп. 1. Д. 513. Л. 22).
↑ Торгово-промышленные предприятия Москвы и ее пригородов. // Вся Москва: адресная и справочная книга на 1914 год. М.: Городская типография, 1914. Стб. 559; Торгово-промышленные предприятия Москвы и ее пригородов. // Вся Москва… на 1915 год… Стб. 501. Во «Всей Москве» на 1916 и 1917 гг. сведений об отделении не помещено. Имеется бланк Московского отделения: ГАЯО. Ф. 518. Оп. 1. Д. 513. Л. 222.
↑ ГАЯО. Ф. 79. Оп. 7. Д. 4265. Л. 171, 174 об, 175, 232 — 233 об.; Ф. 346. Оп. 5. Д. 8128. Л. 14 об.
↑ См. его личное дело: ГАЯО. Ф. 936. Оп. 2. Д. 579.
↑ Справочная книга Ярославской губернии на 1913 год… Отдел III. Адрес-календарь. С. 21.
↑ ГАЯО. Ф. 485. Оп. 4. Д. 1135. Л. 49.
↑ ГАЯО. Ф. 509. Оп. 2. Д. 1708. Л. 330.
↑ Даты его жизни: 01.07.1868 — 10.01.1911 (ГАЯО. Ф. 509. Оп. 3. Д. 591. Л. 144 об. № 5412).
↑ ГАЯО. Ф. 346. Оп. 5. Д. 8595. Л. 3.
↑ ГАЯО. Ф. 230. Оп. 11. Д. 534. Л. 50 об., 51. № 1.
↑ ГАЯО. Ф. 346. Оп. 4. Д. 6852. Л. 5, 5 об.
↑ ГАЯО. Ф. 518. Оп. 1. Д. 513. Л. 2–4.
↑ Там же. Л. 37, 47.
↑ Там же. Л. 68.
↑ Внушительный перечень их см.: ГАЯО. Ф. 346. Оп. 5. Д. 8128. Л. 26–33.
↑ Там же. Л. 22, 22 об.
↑ Там же. Л. 11.
↑ Там же. Л. 45, 45 об.
↑ Там же. Л. 1, 1 об.
↑ См. его письмо из действующей армии: Там же. Л. 137, 137 об.
↑ Там же. Л. 42–43.
↑ Там же. Л. 96.
↑ Там же. Л. 94, 95.
↑ Там же. Л. 113, 114.
↑ Там же. Л. 119, 133–134, 140, 143, 143 об.
↑ ГАЯО. Ф. 193. Оп.2. Д. 1418. Л. 60, 60 об.
↑ Там же. Л. 62.
↑ Ф. 346. Оп. 5. Д. 8128. Л. 162–163, 166 — 167 об.
↑ ГАЯО. Ф. 485. Оп. 4. Д. 1135. Л. 50, 50 об.
↑ Там же. Л. 52–53.
↑ ГАЯО. Ф. 967. Оп. 1. Д. 2713. Л. 129 — 130 об.; Ф. 485. Оп. 4. Д. 1135. Л.41–42.
↑ ГАЯО. Ф. 967. Оп. 1. Д. 2713. Л. 139 — 140 об.
↑ Список фабрик, заводов и др. промышленных предприятий Ярославской губернии по данным Всероссийской промышленной и профессиональной переписи 1918 года. М.: 14-я типография горсовнархоза, 1920. С. 26, 27, 86, 87. № 170.
↑ ГАЯО. Ф. 1527. Оп. 1. Д. 5. Л. 10.
↑ Голос. Ежедневная газета, издаваемая в Ярославле. 1917. № 55. С. 3.
↑ ГАЯО. Ф. 1527. Оп. 1. Д. 5. Л. 2, 2 об., 96.
↑ См., напр.: Там же. Л. 84, 108–110, 127 — 130 об., 134, 134 об., 146, 147; Ф. 485. Оп. 4. Д. 1135. Л. 1, 10, 17
↑ ГАЯО. Ф. 967. Оп. 2. Д. 545. Л. 3–4.
↑ Там же. 479. Л. 3–4; Ф. 1527. Оп. 1. Д. 5. Л. 142.
↑ Список фабрик, заводов и др. промышленных предприятий Ярославской губернии… С. 28, 29, 96, 97. № 185.
↑ ГАЯО. Ф. 485. Оп. 5. Д. 184. Л. 150, 151, 221, 224, 264 (1913 г.); Ф. 941. Оп. 1. Д. 292. Л. 11–12 (1915 г.); Там же. Д. 378. Л. 25–26 (1917 г.); Ф. 642. Оп. 2а. Д. 781. Л. 57–85 (1917 г.).
↑ ГАЯО. Ф. 100. Оп. 3. Д. 3646. Л. 71 об., 72. № 346 (1915 г.).
↑ См.: ГАЯО. Ф. 193. Оп. 2. Д. 1418. Л. 94, 94 об.
↑ ГАЯО. Ф. 967. Оп. 2. Д. 1070. Л. 3, 3 об.
↑ ГАЯО. Ф. 193. Оп. 2. Д. 1418. Л. 94, 94 об.
↑ Впервые появляется в росписи прихожан Тверицкой церкви за 1754 год, возраст указан 1 год (ГАЯО. Ф. 230. Оп. 13. Д. 1988. Л. 106 об. № 40); в ее метрических книгах за 1751—1753 гг. записи о его рождении не имеется. Последний раз фигурирует в росписи за 1819 год (Там же. Оп. 1. Д. 7188. Л. 115 об. № 42), в росписи за 1821 год не показан (роспись за 1820 год не сохранилась, в метрических книгах за 1819—1821 гг. записи о его смерти нет).
↑ ГАЯО. Ф. 55. Оп. 1. Д. 191. Л. 1.
↑ Запись о рождении: ГАЯО. Ф. 230. Оп. 13. Д. 1919. Л. 38. № 2.
↑ Запись о рождении: Там же. Д. 2733. Л. 26. № 8; запись о смерти: Там же. Д. 8576а. Л. 8 об. № 6 (записан под альтернативной фамилией «Заварин»).
↑ ГАЯО. Ф. 55. Оп. 1. Д. 144. Л. 58 об. — 59 об.
↑ ГАЯО. Ф. 151. Оп. 3. Д. 251. Л. 3 об. — 4 об. (1788 г.); ГАЯО. Ф. 55. Оп. 1. Д. 191. Л. 7–8 (1789 г.).
↑ ГАЯО. Ф. 55. Оп. 1. Д. 191. Л. 1.
↑ Запись о рождении: ГАЯО. Ф. 230. Оп. 13. Д. 8852а. Л. 8 об. № 5.
↑ ГАЯО. Ф. 55. Оп. 1. Д. 191. Л. 5, 5 об.
↑ ГАЯО. Ф. 501. Оп. 1. Д. 222. Л. 32–33, 35, 35 об.
↑ ГАЯО. Ф. 151. Оп. 2. Д. 3739. Л. 3–4.
↑ Там же. Л. 18а, 18а об., 24, 26, 26 об.
↑ ГАЯО. Ф. 151. Оп. 2. Д. 4644. Л. 5 об. — 7.
↑ ГАЯО. Ф. 501. Оп. 1. Д. 361. Л. 22. № 5.
↑ Там же. Д. 429. Л. 1160.
↑ Запись о рождении: ГАЯО. Ф. 230. Оп. 13. Д. 785. Л. 4. № 3; запись о смерти: Там же. Оп. 1. Д. 11126. Л. 365. № 2.
↑ Запись о рождении: Там же. Оп. 13. Д. 124. Л. 61. № 1; запись о смерти: Там же. Оп. 1. Д. 1205. Л. 3. № 4.
↑ Там же. Оп. 13. Д. 105. Л. 69. № № 44–49; ср.: Там же. Д. 846. Л. 65. № № 9 и 10 (1745 г.).
↑ ГАЯО. Ф. 85. Оп. 1. Д. 114. Л. 68, 68 об.
↑ ГАЯО. Ф. 230. Оп. 14. Д. 2580. Л. 5.
↑ ГАЯО. Ф. 501. Оп. 1. Д. 48. Л. 52, 52 об. (1799 г.); Там же. Д. 61. Л. 8 об., 9 (1800 г.)
↑ ГАЯО. Ф. 967. Оп. 1. Д. 1297. Л. 2, 2 об. (1801 г.); Там же. Д. 1299. Л. 16 об., 17 (1802 г.).
↑ ГАЯО. Ф. 501. Оп. 1. Д. 103. Л. 5, 5 об., 28 об., 29 (1806 г.).
↑ ГАЯО. Ф. 967. Оп. 1. Д. 1420. Л. 25 об. — 26 об. (1813 г.); Ф. 501. Оп. 1. Д. 174. Л. 22, 22 об. (1816 г.).
↑ ГАЯО. Ф. 967. Оп. 1. Д. 1426. Л. 22 об., 23.
↑ ГАЯО. Ф. 501. Оп. 1. Д. 164. Л. 9, 9 об.
↑ ГАЯО. Ф. 55. Оп. 1. Д. 122. Л. 6 об.
↑ ГАЯО. Ф. 151. Оп. 2. Д. 312. Л. 37, 37 об.; Там же. Д. 1520. Л. 16 об. — 18; имеется план их расположения: ГАЯО. 455. Оп. 1Яр. Д. 10829. Л. 12 об., 13.
↑ ГАЯО. Ф. 501. Оп. 1. Д. 444. Л. 6, 6 об. № 31 (1829 г.).
↑ Там же. Д. 30. Л. 9, 9 об. (1795 г.), совместно с Константином Лаврентьевичем Подосеновым; Там же. Д. 48. Л. 14, 14 об., 17 об. — 18 об. (1799 г.).
↑ ГАЯО. Ф. 967. Оп. 1. Д. 1304. Л. 57, 57 об. (1805 г.).
↑ Там же. Д. 1418. Л. 24. № 36 (1813 г.); Там же. Д. 1426. Л. 17 об., 18. № 26 (1814 г.); Там же. Д. 1423. Л. 22 (1817 г.); Ф. 501. Оп. 1. Д. 174. Л. 19 об., 20 (1816 г.); Там же. Д. 211. Л. 24, 24 об. (1819 г.).
↑ ГАЯО. Ф. 967. Оп. 1. Д. 1423. Л. 22.
↑ Там же. Д. 1426. Л. 22, 22 об.
↑ ГАЯО. Ф. 501. Оп. 1. Д. 174. Л. 25 об. — 26 об.
↑ Там же. Д. 287. Л. 31 об., 32. № 150.
↑ Там же. Д. 210. Л. 58 об. — 59 об. (1818 г.); Ф. 967. Оп. 1. Д. 2169. Л. 50, 50 об., 61, 61 об. (1821 г.).
↑ ГАЯО. Ф. 501. Оп. 1. Д. 361. Л. 19 об. № 5; Там же. Л. 4 об. № 7; Там же. Д. 384. Л. 4 об. № 10.
↑ Там же. Д. 308. Л. 5 об. № 22.
↑ В росписи прихожан Николо-Рубленской церкви за 1761 год он показан холостым, в ее метрической книге за тот же год записи о его бракосочетании нет, а метрические книги за 1762 и 1763 гг. не сохранились. Однако Ульяна Андреевна уже была его супругой при проведении III ревизии в 1762 году, ее возраст указан 18 лет (ГАЯО. Ф. 100. Оп. 7. Д. 253. Л. 3 об.). Запись о ее смерти: Ф. 230. Оп. 14. Д. 250. Л. 40 об. № 1 (возраст указан 36 лет).
↑ Запись о рождении: ГАЯО. Ф. 230. Оп. 13. Д. 7844. Л. 130 об. № 1; запись о смерти: Там же. Оп. 1. Д. 13156. Л. 165 № 1.
↑ Запись о рождении Там же. 13. Д. 8576а. Л. 115 об. № 1; запись о смерти: Там же. Оп. 1. Д. 11743. Л. 313 об. № 3.
↑ Впервые показана в ревизской сказке 1795 года (ГАЯО. Ф. 55. Оп. 1. Д. 122. Л. 6 об.), последний раз — в исповедной росписи Николо-Рубленской церкви за 1847 год (Ф. 230. Оп. 7. Д. 3. Л. 47. № 4). В росписи за 1848 год отсутствует, в метрической книге за тот же год записи о смерти не имеется, метрическая книга за 1847 год не сохранилась.
↑ ГАЯО. Ф. 501. Оп. 1. Д. 429. Л. 108 об.
↑ Там же. Д. 183. Л. 124 об. — 125 об.; Ф. 967. Оп. 1. Д. 2166. Л. 113, 113 об.
↑ ГАЯО. Ф. 501. Оп. 1. Д. 446. Л. 6. № 31.
↑ Там же. Д. 48. Л. 14 об.
↑ Запись о рождении: ГАЯО. Ф. 230. Оп. 14. Д. 3730. Л. 89 об. № 10; запись о бракосочетании: Там же. Оп. 1. Д. 3830. Л. 331. № 1; запись о смерти: Там же. Оп. 11. Д. 381. Л. 10 об.
↑ ГАЯО. Ф. 967. Оп. 1. Д. 1411. Л. 65, 65 об.
↑ ГАЯО. Ф. 501. Оп. 1. Д. 163. Л. 64, 64 об. № 173; Там же. Д. 184. Л. 134 об., 135, 164 об. — 165, 166, 166 об. (1817 г.); Ф. 967. Оп. 1. Д. 2169. Л. 45 об., 46, 73, 73 об. (1821 г.).
↑ ГАЯО. Ф. 501. Оп. 1. Д. 278. Л. 3 об., 4 (1822 г.), партия в 1311 пудов; Там же. Д. 307. Л. 10. № 48 (1824 г.), партия в 4701 пуд, совместно с Андреем Андреевичем Шапулиным.
↑ ГАЯО. Ф. 967. Оп. 1. Д. 1423. Л. 13, 13 об. (1817 г.); Там же. Д. 1310. Л. 4 об. № 15 (1825 г.), в одном судне вместе с «разным железным товаром» Александра Матвеевича Пастухова; Там же. Д. 877. Л. 8 об., 9. № 39 (1828 г.); Там же. Д. 899. Л. 8. № 72; Там же. Л. 14. № 136б (1834 г.); Там же. Д. 1381. Л. 6. № 28 (1835 г.); Ф. 501. Оп. 1. Д. 307. Л. 5 об. № 24 (1824 г.); Там же. Д. 386. Л. 15 об. № 65 (1827 г.); Там же. Д. 443. Л. 19. № 122 (1829 г.)
↑ ГАЯО. Ф. 967. Оп. 1. Д. 877. Л. 8 об., 9. № 39 (1828 г.); Там же. Д. 871. Л. 47. № 236 (1832 г.).
↑ ГАЯО. Ф. 501. Оп. 1. Д. 429. Л. 108 об.
↑ Там же.
↑ ГАЯО. Ф. 967. Оп. 1. Д. 1327. Л. 27 об. № 160; Там же. Л. 29. № 170.
↑ Там же. Д. 888. Л. 2 об. № 4; Там же. Л. 24 об. № 194 (1831 г.); Там же. Д. 871. Л. 9 об., 10. № 51 (1832 г.); Ф. 501. Оп. 1. Д. 667. Л. 5, 5 об. № 38 (1841 г.).
↑ Запись о рождении: ГАЯО. Ф. 230. Оп. 1. Д. 6624. Л. 243 об. № 9; запись о смерти: Там же. Оп. 11. Д. 374. Л. 91 об. № 1.
↑ Запись о рождении: Там же. Оп. 1. Д. 5688. Л. 74. № 9; запись о смерти: Там же. Оп. 11. Д. 323. Л. 112 об. № 2.
↑ Запись о рождении: Там же. Оп. 1. Д. 10523. Л. 198. № 1; запись о смерти: Там же. Оп. 11. Д. 204. Л. 434 об. № 14.
↑ Запись о рождении: Там же. Оп. 1. Д. 4220. Л. 283. № 21; запись о бракосочетании: Там же. Оп. 14. Д. 3729. Л. 217 об. № 2; запись о смерти: Там же. Оп. 10. Д. 16. Л. 175 об. № 5.
↑ Запись о рождении: Там же. Оп. 1. Д. 2677. Л. 151. № 8; запись о бракосочетании: Там же. Оп. 2. Д. 750. Л. 57 об. № 7; запись о смерти: Там же. Д. 5659. Л. 79 об. № 1.
↑ Запись о бракосочетании: Там же. Д. 68. Л. 79 об.; записи об их смерти: Там же. Д. 230. Л. 16 об. № № 1 и 2.
↑ ГАЯО. Ф. 501. Оп. 1. Д. 858. Л. 19.
↑ Там же; Свод законов Российской империи, издания 1857 года. Том девятый. Законы о состояниях. СПб: в типографии Второго отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии, 1857. С. 120. Ст. 582.
↑ ГАЯО. Ф. 501. Оп. 1. Д. 1070. Л. 34 об. № 46.
↑ Там же. Д. 1187. Л. 5. № 25.
↑ Там же. Д. 1463. Л. 196 об., 197. № 168.
↑ ГАЯО. Ф. 196. Оп. 2. Д. 916. Л. 132, 133 об. (1855 г.).
↑ ГАЯО. Ф. 55. Оп. 1. Д. 1608. Л. 1–11.
↑ ГАЯО. Ф. 151. Оп. 2. Д. 31300. Л. 1–2.
↑ Там же. Д. 28433. Л. 3–4.
↑ См. план земли Егора Семеновича Горошкова: ГАЯО. Ф. 76. Оп. 1. Д. 1027а. Л. 36 (1840 г.); Ф. 501. Оп. 1. Д. 2829. Л. 18 об., 19. № 95; Там же. Л. 19 об., 20. № 98; Там же. Л. 20 об., 21. № 104; Там же. Л. 49 об., 50. № 183; Там же. Л. 157 об. — 159. № № 562–565; Там же. Л. 168 об. — 171. № № 603, 605–609 (1864 г.); Там же. Д. 2830. Л. 7 об. — 10. № № 23, 25, 26, 31 (1864 г.).
↑ Запись о рождении: ГАЯО. Ф. 230. Оп. 1. Д. 13157. Л. 221 об. № 10; запись о смерти: Там же. Оп. 11. Д. 510. Л. 302 об. № 3.
↑ Запись о рождении: Там же. Оп. 1. Д. 14239. Л. 366. № 1; имеется его купчая за ноябрь 1917 года: Ф. 967. Оп. 2. Д. 1285. Л. 3 — 4 об.
↑ Запись о рождении: ГАЯО. Ф. 230. Оп. 2. Д. 230. Л. 376 об. № 2; имеется ее купчая за ноябрь 1917 года: Ф. 967. Оп. 2. Д. 1285. Л. 3 — 4 об.
↑ ГАЯО. Ф. 967. Оп. 2. Д. 1285. Л. 9 об. — 10 об.
↑ ГАЯО. Ф. 501. Оп. 1. Д. 1866. Л. 9 об., 10. № 3109 (1855 г.); Там же. Д. 2352. Л. 14 об., 15. № 34 (1859 г.); Там же. Д. 2885. Л. 91 об., 92. № 616 (1865 г.); Ф. 509. Оп. 1. Д. 5. Л. 173 об., 174. № 524 (1871 г.).
↑ ГАЯО. Ф. 967. Оп. 2. Д. 1285. Л. 14 — 15 об. (1874 г.)
↑ ГАЯО. Ф. 509. Оп. 1. Д. 79. Л. 293 об. — 295. № № 1060, 1061 (1875 г.); Там же. Д. 168. Л. 165 об., 166. № № 1017, 1018 (1880 г.); Ф. 100. Оп. 3. Д. 274. Л. 97 об., 98. № № 302, 303 (1890 г.).
↑ ГАЯО. Ф. 642. Оп. 3. Д. 1261. Л. 220–223; Личный состав правительственных и общественных учреждений Ярославской губернии // Памятная книжка Ярославской губернии на 1898 год. Издание Ярославского губернского правления. Б. м.: Типо-литография Ярославского губернского правления, 1898. С. 37.
↑ ГАЯО. Ф. 485. Оп. 5. Д. 184. Л. 399 — 408 об. (1899—1906 гг.)
↑ ГАЯО. Ф. 906. Оп. 4. Д. 1057. Л. 98 — 99 об.; см. план 1925–1926: Ф. Р-208. Оп. 4. Д. 35. Л. 19.
↑ ГАЯО. Ф. 518. Оп. 1. Д. 791. Л. 3, 3 об. В 1919 году Такманы выехали в Германию. Феликс Альбертович скончался в декабре 1929 года, София Константиновна — 27 декабря 1935 (см. https://pogost-tegel.info/index.php?id=2275).
↑ ГАЯО. Ф. 642. Оп. 2а. Д. 481. Л. 48. В документе Земчугов.
↑ Там же. Л. 48 об. — 55.
↑ ГАЯО. Ф. 509. Оп. 2. Д. 1708. Л. 184 — 187 об.; Там же. Л. 225 об., 226; Там же. Л. 294 об., 295. № 35; Ф. 100. Оп. 3. Д. 3645. Л. 33 об., 34. № 106 (1915 г.).
↑ В оригинале список представлен в форме таблицы в 6 столбцов на полный разворот. Для удобства передачи содержания здесь она приводится в другом формате, с полным сохранением текста заголовков и граф.
↑ Т. е. кандидатов на церковные должности.
↑ Так в документе.
↑ Описание несохранившихся надворных строений («нужное место», сараи, ветхая каменная баня со сводом и «талианским» окном) опускается.

/ 20 декабря 2019 г.